Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

В качестве введения в рассмотрение взаимосвязи между временем и Модерном я выбрала эссе, написанное Шарлем Бодлером спустя два столетия после осознания пуританами дефицитности времени. В своем эссе Бодлер открывает настоящее в качестве изолированного и зафиксированного мгновения. Это ощущение времени является предельным (grenzwertig) в прямом смысле слова. В рамках эстетического восприятия действительности оно разрушает рутинное видение мира и конвенции его изображения. Но бодлеровское восприятие настоящего несовместимо с такими базовыми элементами человеческой жизни, как опыт, социальные связи, деятельность, смысл или идентичность. Поэтому мы воспринимаем настоящее не в качестве мимолетного мига, а как некую протяженность во времени, которая, как будет показано ниже, может иметь различные формы продолжительности. От бодлеровского эстетического определения настоящего мы перейдем к «современному роману» (еще одному эксперименту со временем в эпоху Модерна), а в заключение займемся взаимосвязью между временем и Модерном в новейшей социальной теории.

Бодлеровское открытие настоящего

Бодлер концептуально связал понятия «время» и «Модерн». В часто цитируемом эссе под названием «Поэт современной жизни» он описал новую манеру живописи, подмеченную им у его любимого художника Константина Гиса[19]. Гис отказался от тяжеловесной живописи масляными красками по холсту, отдавая предпочтение более быстрой технике и легким материалам: акварель, пастель и бумага. Вместе с трудоемкой студийной работой Гис отверг и академический стиль живописи, взамен которого он сознательно использовал новую технику легкой скорописи, чтобы создать ощущение спонтанности и динамизма. В размышлениях Бодлера об этой новаторской художественной манере отразились глубокие представления о взаимосвязи искусства и времени. Наиболее известная фраза его эссе гласит: «Новизна составляет переходную, текучую, случайную сторону искусства»[20]. Здесь подчеркивается именно «переходность», ибо новому восприятию времени, о котором говорит Бодлер, принципиально чужд барочный пафос преходящего. Барочная эстетика «ванитас» считала все чувственное и посюстороннее мнимым и преходящим, воспринимая их в контексте религиозных обетований жизни вечной. Но бодлеровское мгновение отличается и от «плодотворного момента» немецкой классики, который, по определению Лессинга, нагружен прошлым и беремен будущим. В отличие от «плодотворного момента», указывающего на нечто вне себя своей насыщенностью прошлым и будущим, бодлеровское мгновение фрагментарно и эфемерно, ему ничто не предшествует и за ним ничто не следует, у него нет ни прошлого, ни будущего.

Примечательно, что, характеризуя мгновение, Бодлер упоминает и вечность, однако не в христианском, а в эстетическом значении. Полностью эта фраза звучит так: «Новизна составляет переходную, текучую, случайную сторону искусства; вечное и неизменное определяет другую его сторону»[21]. Бодлер видел новаторство любимого художника в том, что Гис сумел передать «таинственную красоту» сиюминутного, живого настоящего, не стесняя себя формальным корсетом прежних стилевых эпох, как это было принято до сих пор. Только новизна способна ухватить особую красоту эфемерной сиюминутности, заслуживая того, чтобы со временем стать классикой и не исчезнуть, а войти в будущую современность.

Описывая современность, Бодлер исходил из еще одного противопоставления, которое следует добавить к трем оппозициям, названным Гумбрехтом. Бодлер проводит различие между классикой и современностью, концептуально противопоставляя текучесть современности и устойчивость классики, неподвластной течению времени. В искусстве возможно то, чего не допускает физикалистское понимание времени, а именно существование непреходящего прошлого. Действительно, все культуры тщательно отбирают из своего состава то, что изымается из потока времени, канонизируется и объявляется вечно современным. Подобное обезвременивание является результатом перформативного акта отбора, оценки и канонизации. Любое искусство и любая культура не могут обойтись без канонизации определенных частей культурного наследия, ценность которых надежно увековечивается, чтобы служить неизменными ориентирами на постоянно уходящем горизонте современности. Начиная с эпохи Ренессанса, художники заявляли свое притязание на звание «второго Создателя» (secundus deus), что принесло им признание в виде некой сакрализации и надежды на бессмертие, то есть долгую жизнь в памяти потомков.