Распятие невинных

Она была рада пробуждению. В своих снах, жестоких и кровавых, она лежала в луже кислоты, беспомощно наблюдая сквозь выжженные глазницы, как ее кровь льет на бетон. Но даже проснувшись, ей никак не удавалось привести в порядок скачущие мысли.

Кому-то было отлично известно, кто она такая и где находится. Она осталась единственным звеном цепи. Ее жизнь означала опасность для дочери… Но если цепь разорвать…

И вдруг она поняла, что должна сделать.

Был только один способ защитить ребенка.

Окончательно проснувшись, она принялась разрабатывать план.

Вспомнив все, что слышала в палате, она мысленно представила расположение комнаты. Дверь в коридор, дверь в туалет, тележка с лекарствами, урна с крышкой, раковина с зеркалом, у которого медсестра причесывалась и пудрилась.

Перед началом вечерних посещений в больнице было шумно и беспокойно, постоянно ходили люди, открывались и закрывались двери. Доступ в приемный покой начинался точно по расписанию, после этого вплоть до самого окончания посещений медперсонал выходил только в случае экстренного вызова. Таким образом, ее никто не будет беспокоить час, а то и больше.

Она попыталась осторожно приподняться, хотя руки по-прежнему были привязаны к кровати. Она почувствовала, как резко заныла рана на животе, голова закружилась, и ей показалось, что она падает лицом вниз. Какое-то время она не шевелилась и ждала, пока в голове не прояснится. Марля, лежавшая на лице, перекосилась, а места, где она прилипла к коже, покалывали.

Почувствовав себя лучше, она сделала новую попытку.

Потихоньку… Спешить не надо.

Пока все шло неплохо.

Теперь освободить руки…

Они были привязаны какой-то материей, не ремнем с пряжкой, а чем-то, что растягивалось. Она с силой потянула руку, чувствуя, как путы врезаются в повязку и… слабеют. Почему она не пыталась освободиться раньше? Это было не так трудно. Но до сих пор в этом не было необходимости.

Она продолжала двигать рукой вперед и назад, то натягивая, то отпуская державшие ее узы, и, наконец, вращением кисти ей удалось освободиться.

Как выяснилось, большого и указательного пальцев оказалось вполне достаточно, чтобы ослабить путы на другой руке.

Ее охватила радость. Беспомощности пришел конец. Теперь она знала, что делать дальше.

Вот стерва! Резь в глазах была невыносимой, но ее причиной были отнюдь не выхлопные газы машин, которые скапливались у светофоров и дружно трогались по их команде. Он бежал вниз по Хайбор-роуд, мимо паба «Тэннантс», к светофору на Байрз-роуд. Прохожие испуганно шарахались в стороны, но он их не замечал. Стерва! Она все знала! Все знала! Он открыл ей сердце, а она пряталась за своей маской и смеялась над ним. Каждый шаг отдавался в ушах пульсирующим словом. Стерва! Стерва! Стерва! На Черч-стрит он пытался перебежать на другую сторону и едва не угодил под желтый «фиат», который отчаянно засигналил и разминулся с ним в нескольких дюймах. Он вернулся на тротуар и дождался, пока машины проедут, умоляя их поторопиться. На Думбартон-роуд он остановился, чтобы перевести дыхание. Он чувствовал полное одиночество в этой толпе в самый разгар часа пик. Наконец он увидел внушительный фасад больницы, где она лежала. В своем маленьком коконе, уверенная, что провела его и находится в безопасности. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, он смотрел на больничную башню: ее белый бетон выделялся на фоне красного кирпича старинной стены колледжа, расположенного по соседству. Движение опять остановилось, и перед ним оказался чудовищных размеров грузовик с надписью «В. Х. Малкольм». Макалпин перевел взгляд на памятник основателю больницы Джону Андерсону. Он был увековечен в камне участливо склонившимся над страждущим, которого держал за руку. Сцена сострадания. Грузовик со свистом отпустил пневматические тормоза и тронулся — вибрация от его движения чувствовалась даже через обувь.

Грузовик не спеша отъехал, и на другой стороне улицы Макалпин увидел женщину, нетерпеливо поглядывавшую на светофор в ожидании зеленого света. Рядом с ней стояла маленькая девочка, не больше четырех лет, и смотрела на него. На ней было розовое платье, розовые ленты, а мягкие белокурые волосы трепал ветер. Макалпин взглянул на маленькие пухлые ножки в крошечных розовых туфельках и носочках. Не сводя с него больших голубых глаз, она сунула руку в ладонь матери, так, на всякий случай, и продолжала смотреть. Увидев, что он тоже смотрит на нее, она отступила назад, спрятавшись за мать, и через мгновение снова выглянула. Между ними проехала машина, и на секунду он ее потерял. Потом их глаза встретились. Проехал еще один грузовик. Ее мать сильнее сжала ручку, готовясь перейти дорогу. Девочка улыбнулась ему открыто, невинно, как-то по-летнему и рассеянно помахала свободной рукой. Когда они поравнялись с ним, мать инстинктивно сжала руку дочери сильнее. Она защищала своего ребенка от опасности, и Анна делала то же самое.

В этом не было ее вины.

* * *