«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России

Вероятно, ни для британской, ни для японской разведки не было секретом, что в России явно растет недовольство действиями союзников. «В толще армии и в глубинах народа широко всходила мысль, что будто бы война нам была ловко навязана союзниками, желавшими руками России ослабить Германию, — писал впоследствии о настроениях тех дней в стране генерал-майор Н. Н. Головин. — Автору часто приходилось слышать, начиная с зимы 1915–1916 года, циркулировавшую среди солдатской массы фразу: „Союзники решили вести войну до последней капли крови русского солдата“»[627].

Разделяли эти опасения и французы. «Наступление генерала Брусилова развивается блестяще. Оно начинает даже походить на победу», — отметил в своем дневнике посол М. Палеолог 8 июня 1916 г. А на следующий день добавил: «С московских времен русские не были, быть может, настолько русскими, как теперь… За последние двадцать два месяца войны между Россией и Европой выросла непреодолимая преграда, какая-то китайская стена»[628]. Как видим, со стороны западных партнеров явно сквозила настороженность: а не возгордятся ли русские теперь настолько, что попробуют пересмотреть свои обязательства перед союзниками, в том числе и в вопросах финансовых? И это при том, что действия русской армии отвлекали значительные дополнительные силы немецких войск, не позволяя использовать их на Западном фронте.

Но были ли для подобных подозрений реальные основания? 12 июня 1916 г. в российское представительство в Лондоне поступила срочная телеграмма за № 1313, подписанная директором кредитной канцелярии Министерства финансов Никифоровым: «На номер 534. Министерством путей сообщения предприняты все необходимые меры, чтобы золото было доставлено во Владивосток как можно скорее. По всем нашим подсчетам, груз должен прибыть во Владивосток 19 июня по старому стилю. Доставку ускорить невозможно, частично по причине большой загруженности путей в Сибири из-за скопления длинномерных вагонов, а с другой стороны — из-за невозможности увеличить скорость поездов из-за значительного веса груза»[629]. Это вам не железные ящики Китченера, а настоящее золото.

Ссылка на перегруженность Транссиба — вряд ли пустая отговорка[630]. Дорога, низкая пропускная способность которой явилась в свое время одной из главных причин поражения в сражениях на суше с японцами в 1904–1905 гг., к началу новой войны так и не смогла достичь уровня, необходимого для бесперебойной переброски грузов с Дальнего Востока в европейскую часть России. И если ценой неимоверных усилий грузооборот порта Владивостока удалось увеличить с 80,8 млн пудов в 1914 г. до 117,8 млн пудов в 1915 г. и 160,4 млн пудов в 1916 г., то производительность железнодорожных перевозок и ритмичность движения составов по-прежнему оставались узким местом всей системы снабжения войск. К тому же грузам военного назначения приходилось выдерживать жесткую конкуренцию с частными отправителями. Да и вряд ли могло быть по-другому, когда стоимость отправки одного вагона коммерческих товаров из порта Владивостока на запад страны доходила до 40 тыс. руб. Злоупотребления со стороны администрации железных дорог наблюдались повсеместно, а бороться с весомыми аргументами в виде толстых пачек наличных в руках купцов военным было крайне трудно[631].

14 июня 1916 г. накануне своего отъезда в Париж Барк встречался с Николаем II в его ставке[632]. Однако, в отличие от прошлого, на этот раз император почему-то повел себя подозрительно нетипично, весьма скептически отнесся к лившимся на него цветастым потоком аргументам министра финансов. Возможно, провалы на фронте и тотальное вранье высших чиновников сделали монарха более недоверчивым, можно сказать, подозрительным, чем прежде. Николай II словно предчувствовал что-то нехорошее, ему явно не хотелось в очередной раз расставаться с золотом.

Петр Львович даже ощутил некоторый холодок отчужденности с его стороны, когда с жаром и всем доступным ему красноречием всячески доказывал, что «увеличение заграничной наличности является необходимым как для обеспечения расплаты по нашим военным заказам и займам, так и для снабжения валютою торговли и промышленности, ввиду почти полного прекращения нашего экспорта»[633].

Действительно, валютный рынок лихорадило, и Барк при каждом удобном случае напоминал об этом царю, не забывая, правда, подчеркнуть, что «резкие колебания» курса наблюдались «до того момента, когда Министерство финансов взяло в свои руки дело урегулирования валютных расчетов». Но если в ближайшее время не удастся получить от англичан новых кредитов, упорно запугивал Барк императора, то запас прочности национальной денежной единицы будет исчерпан, «валютный рынок будет дезорганизован, курс рубля по отношению к иностранной валюте может обесцениться до чрезвычайных пределов… Последствия дезорганизации валютного рынка могут быть катастрофическими для нашего денежного обращения»[634].