«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России

Но здесь в дело вмешался представитель НКВТ в Ревеле Г. Соломон[1448]. По его инициативе, которую он настойчиво продвигал, следующая партия должна была транспортироваться исключительно под эгидой НКВТ. Такой поворот очень не понравился «Нюдквист и Хольм». Шведы, высказав свою озабоченность грядущими изменениями, официально известили советского представителя, что «их ответственность за золото наступает, естественно, только с момента принятия груза по прибытии парохода в Стокгольм»[1449]. И все же, как результат, к концу декабря 1920 г. в шведском Северном торговом банке находилось свыше 20 т советского золота, и ожидалось прибытие еще одной партии в 10 т[1450]. Вот по поводу ее отправки и возникли разногласия[1451].

Совершенно очевидно, что Соломон действует не сам по себе: за ним явно маячит тень Красина. Да он и не скрывает этого в своих воспоминаниях. Ломоносов жалуется своим покровителям в Москве. Благодаря Фотиевой все стенания Ломоносова с соответствующими комментариями доходят до ушей вождя. И из Кремля следует громкий окрик. Ленин жестко требует от Красина прекратить «пререкания» с Ломоносовым, а заодно и с НКИД[1452]. И хотя внешне он находит другой повод, но совершенно понятно, что вождь требует не вмешиваться в дела своего любимца и, совершенно не стесняясь, ставит в документах его имя на первое место. Доминанта для него в этом вопросе очевидна.

Но и Красин не устает следить за делами конкурентов, претендующих на ведущие роли в золотом бизнесе. Он прекрасно понимает, что наибольшую опасность его планам представляет его недавний протеже в НКПС Ломоносов. И здесь главное — пошатнуть его авторитет, вселить недоверие, ко всем его действиям, в первую очередь посеять сомнение у окружающих в выгодности для республики заключаемых им соглашений с зарубежными контрагентами, особенно в том, что касается операций с золотом. 23 ноября 1920 г., в день выхода скандального интервью «Фолькетс дагблад политикен», Красин шлет из Лондона руководству страны[1453] секретную телеграмму (подписывая ее как нарком внешней торговли), выражающую озабоченность подведомственных ему служб деятельностью главы РЖМ. В ней, в частности, отмечается: «Никакой самой снисходительной критики не выдерживают договоры, [заключенные] Ломоносовым со Шведским банком, это какой-то золотой ужас…Уже сказываются последствия этой колоссальной ошибки: шведское правительство отказывается обеспечить вывозную лицензию на золото, которое, следовательно, очутилось в Швеции, как в мышеловке»[1454]. Дело в том, что в Швеции с начала войны в 1914 г. существовал запрет на вывоз золота. В каждом отдельном случае требовалось специальное разрешение Министерства торговли.

Надо сказать, сам Ломоносов отнюдь не считал, что подписанные им договоры со шведскими банками наносят ущерб интересам России. При этом не стеснялся ссылаться на заключенные им же самим соглашения в качестве аргумента для обоснования проведения любых операций по продаже золота исключительно при его участии. «Согласно условиям договора с Нордиска Хандельсбанкен покупатель золота должен быть направлен к нему через посредство Ломоносова. Почему [возможно, опечатка; вероятно, „посему“. — С. Т.] благоволите условиться с его заместителем в Стокгольме инж. Романовым[1455] о технике этого дела[,] телеграфируйте», — пишет Ломоносов 20 апреля 1921 г. в телеграмме полпреду (!) в Ревеле Литвинову[1456]. Трудно себе представить, но это текст реального письма, выдержанного, скажем прямо, в хамски-ультимативном тоне, от торгового служащего в адрес советского посла, особоуполномоченного Политбюро! К тому же Ломоносов, словно монарх, пишет о себе в третьем лице, отсылая высокопоставленного дипломата к своему заместителю. И никак иначе! Что это? Болезнь, мания величия? Не думаю. Просто Юрий Владимирович прекрасно понимает заинтересованность Литвинова в собственной персоне в плане проведения операций с золотом. Так примерно разговаривает старший партнер в частной корпорации с младшим, с тем, кого он привел в очень доходный бизнес.

Необходимо учитывать, что, помимо вывоза золота в рамках проекта закупки паровозов, за рубежом осуществлялись и другие операции. И если на 9 ноября 1920 г. резерв золота правительства РСФСР оценивался в 546,2 млн руб. (что эквивалентно 422,884 т чистого золота), то к 1 декабря 1920 г. он сократился до 509,3 млн руб.[1457] Это при том, что за весь 1920 г. во всей стране было добыто всего немногим более 1,5 т этого драгоценного металла, а весь советский экспорт составил 1,1 млн руб., в то время как импорт — 22,5 млн руб.[1458]