«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России

А сам Моисей Фрумкин, «человек с острыми, бегающими глазками», косивший под пролетария, в неизменной косоворотке[1637], с апреля 1922 г. становится… заместителем наркома внешней торговли, т. е. прямым подчиненным Красина. Насколько повлияло на это назначение все вышеизложенное, я судить не берусь. Скорее всего, просто совпадение. Поговаривают, этот вариант Моисей Ильич провернул не без подсказки брата, заинтересованного в переходе своего близкого родственника в ведомство, имеющее прямой доступ к загранице и иностранной валюте. Но это только догадки. Вполне возможно, Красин и Фрумкин сблизились через общих знакомых по Баку, где оба находились продолжительное время до революции, занимались партийной работой. Что интересно, сам Моисей Ильич в автобиографии, написанной уже после смерти Красина, перечисляя свои контакты в партии, в том числе дореволюционные, ни разу не упоминает Леонида Борисовича, а только ограничивается указанием на знакомство с другими старыми членами ВКП(б). Согласитесь, выглядит это более чем странно. Зато Фрумкин подчеркивает свою близость с В. И. Лениным и И. В. Сталиным.

Надо сказать, умелый Моисей Ильич настолько освоился в НКВТ, что и уход Красина не поколебал его позиций. Так, 3 июля 1926 г. вымотанный бесконечной борьбой со всесильной финансово-торговой бюрократией Ф. Э. Дзержинский писал Валериану Куйбышеву[1638]: «Я лично и мои друзья по работе тоже „устали“ от этого положения невыразимо. Полное бессилие. Сами ничего не можем. Все в руках функционеров — Шейнмана и Фрумкина. Так нельзя. Все пишем, пишем, пишем. Так нельзя»[1639]. Наверное, трудно было бороться с таким деятелем, как Арон Львович, ведь его подпись красовалась на каждом червонце. И он, только он решал вопрос о том, позволит ли Госбанк дополнительные лимиты за счет эмиссии на расширение кредитования промышленности, чего так упорно добивался Дзержинский.

Переговоры между Красиным и Уркартом возобновились в Берлине, где они 9 сентября 1922 г. и подписали концессионное соглашение. Западная пресса однозначно рассматривала это как большой успех России в восстановлении нормальных деловых отношений с капиталистическим миром. А побороться в тот раз было за что: Уркарт по факту получал в аренду свою бывшую собственность в России на 99 лет. Советское правительство обязывалось уже через два месяца после ратификации предоставить Уркарту 150 тыс. ф. ст., а всего объем инвестиций по соглашению составлял 2 млн ф. ст. (20 млн руб. золотом).

Красин был на подъеме. Казалось бы, ничто не предвещало беды. «Договор мною заключен в Берлине, могу сказать, блестяще», — спешит он поделиться радостью с женой[1640]. Он придавал этому вопросу такое большое значение, что решил сам вылететь с документом в Москву, куда и прибыл после некоторых приключений 14 сентября 1922 г. Дело предстояло непростое, особенно при утверждении договора в СНК «при наших головотяпских порядках». Ибо, писал Красин, «тут многие умники, частью по невежеству, а иные, может быть, и по христианскому желанию подложить ближнему свинью, начинают что-то мудрить, морщить носы и, что называется, воротить рыло. Мне приходится дождаться двух-трех решающих заседаний и дать генеральный бой»[1641].

Надо признать, и на этот раз интуиция Красина не подвела. Садясь в самолет, он не знал, какой его поджидает неприятный сюрприз. Однако удар Красин получил оттуда, откуда менее всего ожидал: резко против концессии возразил… Ленин! 4 сентября он направил Сталину записку, в которой в качестве условия одобрения концессии выставил требование предоставления российской стороне «большого займа». При этом Ленин сослался на заключение комиссии, которая выступила против передачи предприятий иностранцам.

Когда подолгу читаешь архивные документы и личную переписку, относящиеся к деятельности того или иного человека, то со временем начинаешь невольно отмечать его любимые идиомы. Так вот, Красину явно пришлось по душе прекрасное русское выражение «подложить свинью». Он довольно часто употребляет его не только в частных письмах, но и в официальных документах, вплоть до шифротелеграмм. Следует признать, что в реальной жизни он и сам не брезговал воплощением этого постулата в жизнь, не гнушаясь воспользоваться подвернувшимся случаем, дабы насолить своим недоброжелателям, делая это зачастую чужими руками. Ну, это так, к слову.

12 сентября Ленин, опять же через Сталина, направляет в Политбюро новую записку с предложением отклонить соглашение. При этом он не стесняется в определениях: «Это кабала и грабеж»[1642]. Нельзя создавать прецедент — вот основная мысль вождя. Подобный поворот был настолько неожиданным, что даже члены Политбюро пришли в замешательство. Предложенный компромиссный вариант жестко отвергается. Узнав о столь резкой смене позиции вождя, Красин буквально опешил.