«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России

Возможно, в тот момент ему было необходимо убедить самого себя в правильности того решения, которое у него вызрело. Верный своему подходу, Леонид Борисович пошел на жесткий демарш, открыто демонстрируя, прежде всего вождю, готовность рискнуть всем, но добиться поставленной цели. Ведь в те минуты, когда он писал супруге это письмо, перед ним на столе лежала другое, пока еще не отправленное послание. Красину предстояло решиться на шаг, который мог изменить не только всю его собственную жизнь, но и отразиться на судьбе детей, точнее, их благополучии и безбедном, беспечном существовании. В нем кипело возмущение, и он выплеснул свой гнев на бумагу.

«Дезавуирование меня правительством, — писал он руководителю этого самого органа, то бишь Ленину, — сделает невозможным пребывание мое на каких-либо правительственных должностях и будет иметь, по всей вероятности, и некоторые неблагоприятные политические результаты. Мой долг Вас, как главу правительства, об этом предупредить»[1643]. Заволновался не только Чичерин, что вполне естественно, но и некоторые другие наркомы, дипломаты.

Однако Ленин остался глух ко всем этим стонам и угрозам, ропот не смутил его. Почему? Скорее всего, у него попросту закипело, как частенько бывает у тяжело больного человека, когда ему перечат. Но, возможно, существовали и другие причины. Я их еще коснусь.

5 октября 1922 г. Политбюро на очередном заседании не проголосовало за предложение о ратификации. На следующий день концессионное соглашение с Уркартом отверг и пленум ЦК РКП(б). Да и вряд ли стоило ожидать другого. Ну, а СНК попросту продублировал эти решения. Красин, прежде абсолютно уверенный в положительном результате, был раздавлен. Однако если сопоставить цепь событий, то становится очевидным, что случившееся в октябре 1922 г. — скорее всего, месть вождя за попытки Красина отстранить Ломоносова от золотого сундука, чего не мог допустить Ленин. Владимир Ильич, как мне представляется, рассматривал концессионное соглашение с Уркартом, с которым, кстати, встречался лично и остался очень доволен беседой, в качестве подготовки Красина к собственному вхождению в крупный бизнес. Гарантировать это Леониду Борисовичу мог только Уркарт. Ленин прекрасно понимал, насколько это поражение болезненно для его теперь уже явного оппонента. Возможно, таким путем он хотел добиться самоустранения от дел Красина, для которого успех выпестованного им проекта чрезвычайно важен. Ведь Леонид Борисович не стесняется превосходных степеней в оценке собственных достижений. Характеризуя выработанное им с Уркартом концессионное соглашение и свой вклад в укрепление международных позиций России, он пишет супруге накануне решающего заседания Политбюро ЦК РКП(б): «Мною 9 сентября заключен в Берлине договор, по отзыву всей мировой печати, превосходящий по своему значению все доселе заключ[енные] нами договоры плюс Генуя и Гаага, но здешние мудрецы, пославшие меня 24 августа лететь в Берлин и обратно, теперь, что называется, воротят рыло. Дела у нас тут настолько серьезны становятся, что я подумываю об уходе с работы этой совсем: слишком велико непонимание руководящих сфер и их неделовитость, так что буквально опускаются руки. Таким образом, мои милые, нам еще предстоит довольно крупная ломка всех наших жизненных обстоятельств и условий. Возможно, это и к лучшему, можно будет несколько отдохнуть и разобраться в этой сутолоке. Я твердо решил уйти из пра[вительст]ва, если не проведу этого дела, но, пока не проиграл его во всех инстанциях, должен бороться до конца»[1644]. Причем Красин прямо указывает дату проведения пленума ЦК РКП(б), куда затем должен быть вынесен на рассмотрение вопрос о концессии. Мог ли Ленин знать о подобных настроениях Леонида Борисовича? Безусловно. Да и нет никакой гарантии, что письма Красина к жене не перлюстрировали. И вождь решил вышибить товарища-оппонента из седла.

Ленин буквально добивает Красина тем, что провал дела, в которое тот вложил столько сил, не остается кремлевской тайной. Владимир Ильич выносит эту тему на новый уровень, дав несколько интервью британским журналистам. Причем представляет дело таким образом, будто этот вопрос прорабатывался без его участия, у него за спиной, почти тайно. Ведь он, будучи болен, не мог принимать участия в его подготовке. Ну и, конечно, Владимир Ильич не забывает упомянуть о настроениях народных масс, которые, разумеется, против. При этом он вновь выдвигает политические условия правительству Англии, без выполнения которых нельзя рассчитывать на успех в концессионных проектах. И хотя Ленин в следующем интервью британской прессе вроде бы и не исключает возможность предоставления концессии Уркарту, осадочек остается.