«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России

Тут забеспокоились в Москве: не слишком ли торопливо Красин сдает позиции империалистам? 31 мая 1923 г. Политбюро принимает решение прямо указать Красину, что он «может входить в сношения с английским правительством только по прямому поручению из Москвы и только в пределах, даваемых Москвою». Но и этим дело не ограничилось. Меморандум Керзона следовало «опубликовать немедленно после его опубликования за границей, поручив редакциям газет открыть самую острую кампанию, направленную против английских требований»[1706]. Ведь ситуация в корне изменилась. Внезапно умер непримиримый Бонар Лоу, и на смену ему пришел более покладистый, как тогда считали в ЦК, Стэнли Болдуин[1707] (знали бы они, какое в недалеком будущем их ждет разочарование). Стоит ли так торопиться соглашаться поумерить пыл агитаторов в Афганистане?

Кстати, Стэнли Болдуин, служа в британском Казначействе, тоже занимался в 1917 г. операциями с русским золотом: и его имя мне приходилось видеть в архивных документах Банка Англии. Такая вот тесная компания любителей золотишка была у власти тогда в Лондоне.

И все же в конечном итоге советской стороне пришлось пойти на значительные уступки и даже выплатить компенсации некоторым подданным короны. Так, например, супруга одного из расстрелянных получила 10 тыс. ф. ст. — ровно столько, сколько и запросили англичане. Примечательно, что одно из основных требований к Москве касалось прекращения пропаганды в Афганистане и отзыва некоторых советских представителей. В итоге Красин вынужден был пообещать, что советское правительство «будет воздерживаться от поощрения народов Азии» к действиям, способным нанести ущерб британским интересам, «в особенности в Индии и независимом государстве Афганистан»[1708]. Как видим, афганский синдром у Лондона носит давнюю и хроническую форму. Как тут вновь не вспомнить генерала Комарова и приграничный конфликт 1885 г., когда Россия и Великобритания оказались в «шаге от войны».

И вдруг на всем этом фоне сомнений и колебаний по поводу выбора дальнейшего жизненного пути в письмах Красина появляются нотки, несколько отдающие языком пролетарского плаката: «Впрочем, насчет России ребятам тоже надо подумать. Не след им обангличаниваться и бросать родину, а краше и лучше нашей страны и нашего народа все равно ни в каких Европах ничего нет». Хотя в этом же письме, несколькими строчками выше, он пишет: «…Неволить вас к переезду или его форсировать не хочу, думаю, что вам остаться там можно будет, если даже придется перейти на более скромное положение»[1709]. В чем дело, неужели Леонид Борисович «прозрел» и в мгновение ока перевоспитался политически?

Но если внимательнее еще раз перечитать письмо к Любови Васильевне, то как-то плохо стыкуются противоположные по сути мысли в пределах одного письма. Вот взять абзац про родину и лучший в мире народ. Так он почему-то написан отдельно, прямо как для чужих глаз. Не подстраховывается ли Красин, подозревая, что письмо могут прочитать те, кто за ним приглядывает? Такое вот превентивное симулирование горячей любви к отчизне социалистической. А жена уж поймет как надо, а чтобы не поторопилась с выводами, он добавляет: «Ну да об этом еще успеем лично все вместе поговорить». И это только один пример.

Надо сказать, со временем Красин все больше и больше подозревает, что его личную почту контролируют. После смерти Ленина он в этом уже убежден. Его буквально приводят в бешенство задержки с доставкой корреспонденции. «Даже если считать, что письма, отправляемые „специальной почтой“ [по срочному тарифу. — С. Т.], пользуются особым вниманием потомков гоголевских почтмейстеров и городничих, и то 4 дня безбожно длинный срок, и сколько угодно копий можно было бы снять с письма и при 3-часовой задержке, — пишет он Миклашевской, словно предупреждая ее быть осторожней в любовных посланиях к нему. — Впрочем, я отнюдь не хочу этим сказать, что письмо непременно было где-нибудь на прочтении, вернее, оно просто провалялось в какой-нибудь из передаточных инстанций»[1710]. Однако в переписке Красина нет-нет да и проскакивают фразы типа: «пишу тебе письмо это с оказией и потому несколько свободнее себя чувствую, чем когда по почте…»[1711]