«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России

Надо отметить, в последние два года жизни Красин активно пытается собрать воедино все свои деньги. Очевидно, что он человек далеко не бедный. Например, Леонид Борисович точно не помнил, сколько у него хранилось денег в железном шкафу в посольстве в Париже: 700 или 1000 ф. ст. «плюс немного червонцев и серебра». Даже сумма разницы в 300 ф. ст. сама по себе запредельная[1907]. Мне трудно точно установить, какой Красин получал оклад в иностранной валюте, но, зная систему оплаты в советских загранучреждениях, могу предположить, что он мог максимум на 30–35 % превышать должностной оклад советника постпредства — дипломата достаточно высокого ранга. Так вот, оклад бежавшего на Запад в 1928 г. советника постпредства Григория Зиновьевича Беседовского[1908] равнялся 225 долл. США в месяц или примерно 47 ф. ст. Что касается заработка служащих в СССР, то зарплата министра составляла 210 золотых рублей в месяц. Самый большой, персональный, оклад был установлен для начальника Валютного управления Наркомфина: на март 1923 г. — 310 золотых рублей в месяц[1909]. Делим на 10, выходит — 21 и 31 ф. ст. Скажем прямо, негусто.

А каково приходилось тогда простым советским гражданам, пусть и крупным ученым, специалистам, но не занимавшим важных государственных постов? Приведу только один пример, правда, относящийся к более позднему периоду, когда, будем объективны, жизнь в стране в целом улучшилась. Я всегда с большим интересом относился к судьбе нашего известнейшего и умнейшего, судя по его воспоминаниям, академика-судостроителя А. Н. Крылова[1910], чье имя и по сей день носит знаменитый институт в Санкт-Петербурге. Вот выдержка из письма Алексея Николаевича своей дочери — кстати, супруге другого нашего выдающегося ученого-физика Петра Леонидовича Капицы[1911], которая в то время проживала с мужем за границей. «Милая Аня[1912], — пишет академик, выполняющий важнейшие оборонные заказы для страны, — сегодня получил посылку кофе, — спасибо, но ты сделала ошибку. Я тебе писал, что надо посылать не более двух килограммов, т. е. четырех английских фунтов, ты же насыпала в жестянку 2 кг 600 г, поэтому за 2 кг взяли пошлину 5 руб., а за 600 г избыточных — по 2 р. 50 к. за 100 г, т. е. 15 руб. Имей это в виду, и если что попрошу прислать и укажу норму, то надо ее соблюдать точно»[1913].

Так что для советского человека, даже хорошо обеспеченного, 15 рублей, а это 1 фунт стерлингов 10 шиллингов, уже считались приличной суммой. А вот для Леонида Борисовича… Предположим, оклад Красина составлял 65–70 ф. ст. Конечно, у него могли быть персональные надбавки, но вряд ли они превышали размер должностного оклада посла. Именно по этой причине рискну предположить, что забыть о сумме в 300 ф. ст., т. е. разнице, о которой упоминает Красин, мог только очень богатый человек, имеющий множество источников дохода, так много, что он просто не в силах достоверно помнить, сколько денег у него лежит в кубышке в тот или иной момент времени. Это как рачительная белка, которая в сезон урожая прячет орешки «про запас», на трудные голодные зимние времена, а потом забывает места своих тайничков. А зная о трепетном отношении Леонида Борисовича к деньгам, а также о его постоянных трениях с супругой по поводу ее непомерных расходов, не могу исключить, что Красин имел в то время мощный приток денег. Обеспечить такой приток в состоянии только один надежный источник — золото.

Полагаю, вряд ли Красин, живи он на одну зарплату (нет, это не проклятие из известного советского анекдота), забыл бы, сколько у него там сотен фунтов стерлингов случайно завалялось в сейфе.

Но в какой-то момент, по-видимому, произошел сбой в возможностях Красина в полном объеме пользоваться тем, что ему неофициально принадлежало. Что-то могло, например, случиться с человеком, который выполнял функцию непосредственного личного доверенного Красина в цепочке стабильного поступления денег. Вряд ли Красин мог иметь счета в банках на значительные суммы непосредственно на свое имя — риск провала и утечки информации в таком случае был бы слишком велик. А Леонид Борисович, как опытный подпольщик, прекрасно знавший требования конспирации и основополагающие принципы нелегальной работы, никогда бы на это не пошел.

Именно тогда встал вопрос о дальнейшей судьбе Миклашевской с дочерью. Ну, а Тамара Владимировна все более переживает за переезд в Москву, квартиру, которую ей с дочкой все никак не удается «выбить», за служебный автомобиль Красина, которым она привыкла пользоваться, пока ее покровитель работал в столице и за границей. Леонид Борисович обещает, извиняется, разъясняет, что с машиной надо быть осторожнее, чтобы не пошли разговоры да пересуды. Вполне вероятно, что Красин заботится о ней по-другому: обеспечивает трудоустройство, должности, продвигает по карьерной лестнице в НКВТ. Надо признать, Тамара Владимировна человек деятельный и трудящийся, в отличие от первой супруги Красина.