Расписание тревог

— Ну слушай, друг. Беру я этот винтик и подсовываю Якличу в электробритву, в чехольчик. Тот бриться как раз собрался. Открывает чехольчик — винтик лежит. Отдельно! «Девы-бабоньки, откеле же ты выпамши?!» — Молодой захохотал. — Я говорю: давай попросим старшую сестру, пускай снесет в мастерскую! Яклич — к сестре. Та его посылает от себя на три буквы в сторону. Тут, говорит, больница, а не металлоремонт! Мы к лечащему врачу, к Ирине Леонидовне. Так, мол, и так, вот видите, винтик выпамши? Она говорит, а шарики у вас на месте? — Молодой снова расхохотался. — В седьмой палате хромой старичок лежит, часовщик. Я говорю: Яклич, сходи к, нему, колбаски снеси, сальце-яйце, может, он отремонтирует. Пошел Яклич. Но с пустыми руками. Он у нас сильно скромный насчет поделиться с товарищем. Ну, короче, поковырялся старичок в бритве, ставит диагноз: покупай новую. Приходит Яклич сам не свой: как же, почитай двадцать лет работала, а тут винтик выпамши. Жалко! Я его утешаю, по-моему, говорю, у меня один раз такая авария тоже была. Дай-ка посмотрю! Но с условием. Тащи из холодильника курицу. Яклич зубами поскрипел, принес. Оприходовали. Беру я этот винтик и в форточку. Теперь включай, говорю, свой трактор. Включает Яклич, бритва работает, как часы. Ну, чаю попили. Тут до Яклича доходит, что винтик никакого отношения к его бритве не имел. Пристал ко мне: ты подложил? Я, дурак, сознался, думал, посмеемся вместе! А он рогом попер.

— Ладно, ладно, — сказал мужик. — Найдем на тебе управу, лобочес. Так и зарегистрируй. Вот этот новый товарищ мене поддержит. Тебе как зовут?

— Славка, — сказал Зуев.

— Вячеслав или Станислав?

— Ярослав.

— У тебе пневмония али бронхит?

— Пневмония.

— Односторонняя али двух?

— Внематочная, — сказал Зуев.

— Пять шаров! — захохотал молодой. — А я Сашка. Держи кардан! — И протянул пятерню.

— Горохов, — назвался мужик. — Павел Яковлевич.

— Уже усек, — сказал Зуев. — А во сколько тут ужин, ребята?

— В семнадцать тридцать, — ответил Горохов, — по графику расписания.

Помолчали.

— Ты женатый, Ярослав? — вдруг спросил Сашка.

— Обязательно. А ты?

— Я тоже!

— Сколько ж тебе лет?

— Двадцать один! Третий десяток.

— И детки есть? — уважительно спросил Зуев.

— Нет, нету. Людка не хочет.

— Захочет, — сказал Зуев.

— А живешь где? — чуть погодя спросил Сашка.

— В Печатниках, на Шоссейной.

— Ха! А я в Перерве! Девятиэтажку за оврагом знаешь?

— Как не знать. Ты лимитчик, что ли?

— Ну! А ты?

— Тоже.

— Во дела! — воскликнул Сашка. — Одна лимита собралась! Яклич ведь тоже лимитчик. В жэке дворничает!

— У мене в Москве свояченица живет, — сказал Горохов. — Да дочка Тимирязевскую академию наук кончила. Мене с собой не ровняй, лобочес орловский.

— Ага, — согласился Сашка, — ты у нас коренной москвич. Рылом только не вышел.

— Я сельхозпроизводством руководил, — сказал Горохов, пропуская реплику Сашки и обращаясь к Зуеву. — Про тульский совхоз «Шульгино» слыхал? Как нет? По телевизеру показывали! Фермой командовал. Дом у меня тама крестовой. Баня с отопительной колонкой, мотоцикл колясочный, «Урал»… Ну и конечное дело, хозяйство.

— И чего тебя в Москву понесло? — спросил Сашка. — Сидел бы себе на печке, тараканов давил.

— Не твоего ума дело! Я, Ярослав, в своей жизни раза не ошибся. Как смолоду расчет вывел, так по нему и следую.

— Так всё бросили и уехали? — спросил Зуев.

— Зачем? Квартирантов пустил. Хорошие люди, ничего не скажешь. Оне и за коровой ходят.

— Кулацкая ты морда, как я погляжу! — сказал Сашка. — Ярослав, давай ему ночью велосипед сделаем?

— Я тебе изделаю велосипед! — встревожился Горохов. — Счас дежурного врача позову!

Отворилась дверь, няня вкатила тележку с чайником и винегретом. Поставила на стол две тарелки, разлила чай.

— На тебя седни не полагается, — сказала она Зуеву. — Ты новенький.

— Что ж ему, голодным лежать? — возмутился Сашка.

— Останется чего, принесу, — посулила няня. — Кружка у тебя есть?

— Не догадался, — виновато сказал Зуев. — Лей так, в ладошки.

— До чего смирёный мужчина. — Няня вздохнула, достала из кармана небольшую фарфоровую кружку, налила вскрай.

— Романовна, а сахарку-то пожалела, — попенял Горохов.

— В твои лета сахар вредный, — отрезала няня. — Ишь, пузу какую наел.

— Это, Романовна, у него грудь, — пояснил Сашка, — только малость приспущенная.

— Оно и видать, — кивнула няня.

Сашка развернул сверток с колбасой и маслом, ловко напластал бутербродов.

— Садись, Слав! Не стесняйся!

За едой разговорились о работе. Сашка работал водителем в автобусном парке.

— Прямо с линии сняли! Высадил пассажиров на конечной — и вдруг будто кто кол в грудь забил. Пот ручьями. Постовой подскакивает: в чем дело, водитель, а ну дыхни! Я как раз дыхнуть-то и не могу. «Скорую» остановили, врачиха — градусник. Сорок один и пять десятых в тени! Ну, под белые ручки и сюда. Яклича смешить. Что характерно, до сих пор температуру согнать не могут! Просто пять шаров, да и только.

— Исть надо боле, — рассудил Горохов. — Хоть через чуры, а исть. Голодовать ни к чему.

— Были бы кости!