Расписание тревог

— А если бы Наташки не оказалось дома? — сказал Стабельский. — Кого бы ты позвала на роль невесты?

— Да не убивайся ты понапрасну! До постели у нас не дошло. К сожалению.

Стабельский стиснул пальцы в кулаки, чтобы унять дрожь, ушел на кухню и затворил дверь.

Столик, плита, полки, — все было чисто вымыто, протерто до блеска и стояло на своих местах. Лишь на подоконнике косо лежала утренняя газета с двумя следами от кофейных чашек.

Стабельский долго всматривался в нее, потом положил в раковину, пустил воду и стал отмывать пятна.

Сибирский цирюльник

1

Шестнадцать пожилых женщин, в парадных прическах, со жгучими, только что наведенными бровями, с ярко накрашенными губами, чинно расселись вокруг стола заседаний.

Возглавляла их Капитолина Акимовна Лушникова, заслуженная доярка, по этому случаю при орденах и медалях, со Звездой Героя.

Предрик Лещов слегка растерялся:

— Да вы что, товарищи?! Всей деревней заявились?!

— Только ветераны труда, — отвечала Капитолина Акимовна. — И то не все.

— Что ж я парторга не вижу? Конечно, болен?

— Да, прихворнул.

— Знаем мы эту тактику. И председателя нет? Ну-ну!

— У нас, Сергей Иваныч, свои головы на плечах. — Капитолина Акимовна откашлялась, приготовилась излагать дело.

Лещов остановил ее, вызвал секретаршу:

— Зина, поставь, пожалуйста, самовар… Два поставь! Второй возьми в отделе культуры.

Привычку поить посетителей чаем за ним знали. Сей же час на столе появились кошелки и узелки. Лещов округлил глаза, но было уже поздно, на столе уже громоздились баночки с вареньем и морожеными ягодами, домашнее печеньице, прянички и каралечки.

Капитолина Акимовна сдвинула с предриковского стола бумаги и разложила пирог с груздями. Поклонилась:

— Для вас старались, Сергей Иваныч!

— Как знали, что чайком нас попотчуете! — заговорили все разом. — Вот хорошо-то, подорожничков догадались испекчи! Кушайте на здоровьичко, товарищ Лешшов! Не стесняйтеся, моего отведайте! И моего! Это все наше рукоделье!

Лещов рассмеялся, сдаваясь.

— Ну что ж, отведаем!.. Зина! — сказал он в микрофон. — Что у тебя с чаем?

— Несу! — ответила в динамик Зина и вскоре появилась в дверях с самоваром.

Антиповна, сидевшая с краю, вскочила ей помогать. Зина от помощи отказалась:

— Сиди, тетенька!

Тем же путем она принесла второй самовар и, уходя, не удержалась от восхищенной улыбки:

— Ну вы и даете!

Капитолина Акимовна ей подмигнула — все шло так, как и было задумано.

— Дело, значит, у нас такое, Сергей Иваныч, — начала она. — Обращаемся с просьбой переименовать наш колхоз.

— Что ж, это ваше право.

— Право наше, а власть ваша! — вставила Марья Спиридоновна.

— Сейчас мы называемся «Просвет», — продолжала Капитолина Акимовна. — А что это обозначает — просвет? Щель! Вот, а мы идем широкой дорогой!

— В сторону коммунизьма, — подсказала старуха Шапошникова.

— Какое же вы предлагаете название? — кивнув, спросил Лещов.

— Имени Рудольфа Прокопьевича Кузнецова.

Лещов опешил:

— Это какой еще Кузнецов?!

— Наш военный председатель! Вы его не захватили, вы тогда еще малой были.

— До пятьдесят пятого года робил!

— С сорок третьего и до пятьдесят пятого!

— Посчитай, двенадцать лет!

— Постойте… Это который, это который недавно?..

— Ну! Он самый!

— Так ведь он… того? — Лещов щелкнул себя по кадыку.

— Да вы чо?! — Бабы зароптали: — Сроду не пировал! Не водилось за им этого! Кто это такое наплел?!

— Я его сам в магазине видел! Руки трясутся, небритый, нестриженый! Это ведь который парикмахер бывший? Тупейный художник? — позволил себе пошутить Лещов.

— Не тупей некоторых! — обрезала Марья Спиридоновна. — А что руки тряслись, дак у кого хошь затрясутся. Ведь он как есть наскрозь раненный, полны груди железа! Сколько, Капа, тридцать ли, сорок ли осколков у него было?

— После войны двенадцать вынули, — сказала Капитолина Акимовна. — Это я хорошо помню.

— Двенадцать-ту после войны! А сколько в госпитале выташшили! Ково говорить! Я и теи, и этии видала! Оне у него в тряпочке были завернуты! В шкатулочке лежали! Шкатулочка така ракушешна! И счас, поди, целая! Она у тебя, Капа, шкатулочка-то?

— Погодите, погодите, — Лещов вскинул руку. — Давайте по порядку.

— Давайте!

— Он кто был, ваш Кузнецов? Герой Союза?

— Нет.

— Герой Труда?

— Нет.

— Ну, может быть, при нем колхоз миллионером стал?

— Какое там миллионером!

— Голодовали как, не приведи господи! Ни одежонки, ни обужонки!

— Тогда я вас не понимаю, товарищи.

— Понятие тут простое, — опять взяла бразды Капитолина Акимовна. — Фронт кормили? И кормили и одевали. После войны какая разруха была — выдюжили? Выдюжили и сами выжили. Детей сохранили всех до единого, а мерло-то их сколь по деревням, ой-ё-ёченьки! Заслуги Рудольфа Прокопьевича вне всякой критики.

— Так! Так! — закивали бабы.

— …Сколь у нас председателей переменилось, мы со счету соскочили! Среди нас только, которые тут сидим, трои в председателях перебывали. Я год руководила. Надежда Ивановна год ли, два ли…

— Год, — сказала Надежда Ивановна.

— …Антиповна какое-то время была…

— Была полгода, — подтвердила Антиповна. — Нинка Серкова! Ведь и ты председательствовала? Чо не сознаешься?