Расплата

— Да разве можно забыть? — печально ответил Якушев, недоумевая, зачем командиру эскадрильи понадобилось такое вступление.

— Значит, друг? — переспросил Вано еще раз. — Так зачем же ты тогда просишь у меня прощения? Ты разве кинжалом меня ударил в спину, подкрался сзади и ударил, понимаешь? Ты мне все это в глаза сказал и действительно был прав, мой разгорячившийся обвинитель. А кто любит правду в глаза, скажи? Дрогнул я в этом полете, Веня. В сорок первом не дрожал, потом три года не дрожал, а в сорок пятом дрогнул. На цель не пошел, про то, что мотор обрезал, действительно выдумал. А знаешь почему, Веня? Усталость меня источила, пожить после войны захотелось, и кто-то второй, который во мне сидит, вдруг заговорил так: «Хватит тебе играть со смертью, Бакрадзе. У тебя за плечами за сто боевых вылетов на груди Звезда Героя. В Сванетии дедушка старый, отец и мама ожидают тебя, блудного сына. И может, уже невесту присмотрели, понимаешь?»

Вот и сорвался я, Венька. Шутка ли сказать, по моей вине такое боевое задание осталось невыполненным. Вот что произошло на самом деле, мой мальчик. А ты у меня еще прощения просишь. — Бакрадзе хлопнул Якушева по плечу, но глаза его оставались по-прежнему печальными.

Веня тяжко вздохнул и недоверчиво посмотрел на командира эскадрильи:

— Нет, Вано. Я не прав. Сердцем я тебя должен был понять и простить.

— И солгать? Не надо было так делать, мальчик. — Вано попытался было засмеяться, но смеха не получилось, лишь горькие складки залегли в углах точеного рта под короткой стрелкой усов. — Как там в вашей хорошей русской пословице говорится: джигиту воля, спасенному рай. Так, кажется.

— Ты вечно путаешь русские пословицы, Вано, — невесело поправил его Веня. — Надо: «Вольному воля, спасенному рай».

— Тоже хорошо, — согласился грузин.

Никогда еще так не веяло победой, как в марте сорок пятого года — четвертого года кровавой изнурительной войны. И хотя нередко хмурилось небо, посылая на землю дожди, и туманы наползали на аэродром, порою закрывая капониры и взлетную полосу с впадающими в нее рулежными дорожками, настроение у авиаторов хорошее. Еще звучали по радиостанциям Берлина полные злобы и безысходной истерики речи Геббельса и заверения, что в самые ближайшие дни по приказу фюрера начнет действовать секретное оружие, которое остановит наступление русских, но уже весело было на душе у всех солдат, офицеров и генералов Первого Белорусского фронта, наступающих на Берлин.

На ежедневных утренних построениях климовского полка летчики наносили на свои рабочие планшеты новые цели, и они указывались начальником штаба полка все западнее и западнее Одера. Переминаясь с ноги на ногу, в довольно вольных по сравнению с обязательными уставными позах стояли асы полка, прошедшие путь от Сталинграда до Берлина, и в этой вольности так и светилась радость. У одного Бакрадзе мрачно было на душе.

«Жизнь! — горько рассуждал Вано про себя. — Что можно о ней сказать? Она дается лишь раз, и никто ее тебе не вернет, если отнимут. Но разве достойно джигита из гордой Сванетии так бежать из боя, как это сделал ты во время штурмовки вражеского аэродрома с этими проклятыми загадочными реактивными фашистскими истребителями, у которых и винтов-то нет на носах?!»

На рассвете еще крапал дождь и туман закрывал стоянки, когда длинный телефонный звонок разбудил Климова.

— Дрыхнешь? — насмешливо осведомился Наконечников. Решив, что комдив недоволен, Климов стал оправдываться:

— Я только два часа назад глаза закрыл, столько дел!

— Да я тебе не в укор! — рассмеялся Наконечников. И, вопреки всем правилам, открытым текстом комдив передал: — Ты знаешь, что ас нашего соединения майор Иван Кожедуб — тот самый дважды Герой Советского Союза, который еще второй Звезды не получал, потому что попросил до конца войны не отзывать его с фронта, — в районе Франкфурта-на-Одере сбил фашистский реактивный истребитель «Мессершмитт-262»?

— Нет! — оторопело ответил Климов. — Да и откуда же? Ведь это же сенсация в хорошем смысле. Вот настоящий ас! Какой же это у него по счету?

— Точно не знаю, — ответил комдив, — но ясное дело, что уже к шестому десятку подходит. Так вот, завтра Первый собирает на «Глиссаде» всех асов нашего большого хозяйства по этому поводу. Встретимся с Иваном Никитовичем и послушаем его рассказ об этом воздушном бое.

«Глиссада» — был позывной штаба воздушной армии, находившегося в небольшом немецком городке Мизеритц. Комдив кашлянул и закончил:

— Так вот что, дорогой Александр Климов. От твоего хозяйства на этой встрече должны присутствовать… ты, разумеется, и три лучших «мастера штурмовых ударов», как о вас пишется в нашей армейской газете. Выберешь по своему усмотрению, а начало совещания в семнадцать ноль-ноль. Приедешь вместе с ними.

Климов думал, взвешивал, кого взять, и на утреннем построении, рассказав всему личному составу о приказе комдива, веско объявил: