Расплата

— Нет, не ампутация, — морщился он. — Как только тебя к нам доставили, сразу стало мне ясно, что речь об ампутации не пойдет. Однако деформация тазобедренных костей, поврежденный нерв и сухожилия, сам понимаешь, как много это означало. Если бы меня заменил на скромном моем посту начальника госпиталя великий Пирогов, и тот бы не поручился своей головой за то, что спасет тебя как солдата для армии. Плюс к тому была большая опасность, что мелкие осколки испортят твое лицо. Теперь, надеюсь, ты понимаешь, к каким суровым последствиям порою приводят рыцарские поступки. Однако возвратимся к шрамам. Как я не хотел, чтобы ты покинул наш госпиталь рябым от них. Это чепуха, когда говорят, что шрамы украшают воина. Шрамы безобразят любого человека, хоть пекаря, хоть ученого, хоть маршала. Но мы выиграли бой за тебя. Всего два небольших шрама останутся на память. А потом прямо хоть к венцу веди и тамаде тосты заказывай. Кстати, у тебя невеста есть? — весело всматриваясь в Якушева, допрашивал хирург, слава о котором ходила далеко за пределами Грузии.

— Есть, Арчил Самвелович, — весело ответил Веня.

— И где живет, если не секрет? Москва, Новосибирск, Свердловск? Студентка, наверное, не член-корреспондент Академии наук, я надеюсь, потому что почти все они уже не в том возрасте, когда дамы могут рассчитывать на взаимность такого кавалера, как ты.

— Нет, Арчил Самвелович, — погрустнел и потемнел лицом Веня. — Не член-корреспондент Академии наук и не студентка, к сожалению. Она на фронте медсестра всего-навсего.

— Так это не та ли, ради которой ты как оглашенный бросился под фугасную бомбу?

— Нет, Арчил Самвелович. Спасал я другую медсестру, с ней у меня никаких близких отношений никогда не было, да и быть не могло. Просто увидел, что она запаниковала и побежала в том направлении, куда должна была упасть бомба. Подножку дал, а когда она упала, упал на нее сам, чтобы не погибла.

Хирург недоверчиво провел по гладко выбритому подбородку ладонью:

— У вас в армии на плакатах пишут: «Люби и уважай командира, грудью защищай его в бою». Полагаю, правильно пишут. А ты, выходит, недисциплинированную девчонку спасал, за нее свою жизнь отдать намеревался.

— Выходит, так, — потупился Веня. — А вы, быть может, считаете, что это неправильный поступок?

— Не знаю, не знаю, — пробурчал Кохания. — Я человек сугубо штатский. Но давай рассудим. Ты же пошел на самопожертвование. Вот если бы ты со связкой гранат под фашистский танк бросился, воздушный таран совершил, понимаю. А ты всего-навсего разгильдяйку спасал и чуть сам не погиб. При этом целый год тебя на ноги всем госпиталем никак поставить не могли, какие процедуры только не придумывали. С невестой тебя эта недисциплинированная девчонка разлучила, сюда в тыл загнала, когда твое место в бою, где теперь каждый солдат на вес золота. Так что не задавай мне таких вопросов. Сказал, не знаю, значит, не знаю. — Он неожиданно постучал сердито тростью об асфальт дорожки, зашагал по аллейке к главному корпусу.

И Веня остался один. Опустившись на скамейку, он обхватил руками левое окончательно выздоровевшее колено и погрузился в глубокое раздумье. «А ведь он прав, этот ворчливый, но такой добрый Арчил Самвелович. В его рассуждениях нет ни одного слабого звена. Тот ли это героизм, что украшает солдата? А впрочем, черт с ней, с этой чистенькой логикой. Она хороша здесь, вдали от войны. А там, когда все кипело и надо было решать, я заплатил кровью за жизнь этой глупой девчонки. Но она жива и сама, возможно, где-то перевязывает раненых, а то и выносит их с поля боя. С поля боя! — еще раз произнес горько про себя Веня. — Где же Лена? Почему уже два месяца нет от нее писем? В последнем она дважды с непонятной настойчивостью упомянула о том, как бы ей хотелось сейчас „погрызть мятного пряничка“. „Эх, к чаю бы его, сердешного“, — шутила она, и Веня понял, что, желая сообщить ему о своем местонахождении, но только так, чтобы ни в чем ее не заподозрила какая-нибудь девчонка из военной цензуры, намекала она на то, что будет вблизи от этого города. Неужели бои идут под Вязьмой, но по каким-то причинам об этом умалчивается в сводках? И еще поразила его одна не совсем понятная фраза. Лена тревожно сообщала: „Я теперь пишу тебе каждый день, но ты не сразу получишь мои письма“. Значит, она попала в такую обстановку, когда есть время писать, но нет возможности отсылать эти письма ему».

Якушев встал и медленно зашагал по аллейке к своему корпусу. Где-то гремела война, рвались снаряды и мины, выбрасывались летчики и воздушные стрелки из горящих бомбардировщиков, а он здесь, вдалеке от фронта, пил иногда и кахетинское вино, бродил по эвкалиптовым рощам, ежедневно поглощал летную норму в столовой, шкандыляя с костыликом, любовался ярко-синим небом, плавающим над заснеженным горным хребтом, а по ночам засыпал спокойно, твердо зная, что его не разбудит сигнал воздушной тревоги и тем более близкие разрывы авиабомб. «Где же теперь Лена?» — с тоской думал он и не находил ответа.