Расплата

— О! Донской конь? Донской каравай. Это гут. Это зер гут, девушка, — и передал дары двум солдатам, навытяжку стоявшим по обе руки. Все его движения были такими четкими, состоящими из прямых взмахов, что невольно могло показаться, будто это не человек, а механизм.

Дронов невольно вспомнил кинофильм о Суворове, в котором император Павел, убеждая великого полководца в превосходстве прусской военной школы, так и говорил, цитируя Фридриха: «Солдат — это механизм, артикулом предусмотренный». Вот он и есть такой механизм, этот наглаженный и наутюженный фашистский офицер с нашитыми на мундир узкими погончиками, пришедший по приказу своего фюрера сюда на Дон в качестве завоевателя.

В следующую минуту капитан достал из кармана тщательно сложенный листок, развернул его и громким хрипловатым голосом стал по-русски читать, лишь изредка ошибаясь в произношении:

— «Сыны великого славного Дона. Под знаменами фюрера мы, его бесстрашные солдаты, пришли в Новочеркасск, чтобы принести вам вечное освобождение от власти большевиков. Отныне в городе и на всей донской земле устанавливается справедливый и вечный новый порядок. Каждый из вас, кто будет честно трудиться и выполнять все наши приказы, будет достойно награжден за свой труд и свою любовь к великому фюреру всей Европы. С правительством Сталина скоро будет покончено, и вся Россия, закабаленная большевиками, свободно вздохнет».

Большой кадык на тощей шее коменданта подпрыгнул, заставив его обладателя сделать несколько глотательных движений, сопровождаемых хриплым вздохом. Блеклые его глаза обвели первые ряды столпившихся, и уже другим, отнюдь не бархатным, а трескучим голосом немец продолжил:

— «Одновременно командир гарнизона предупреждает вас, что всякое неповиновение, саботаж и любое действие, направленное против великого фюрера, будут караться по суровым законам военного времени».

Пока он говорил, солдаты куда-то увели вороного красавца коня, унесли поднос с хлебом-солью. Исчезли картинно-приодетые в староказачьи наряды девахи с подкрашенными губами и парень в фуражке с околышем и голубыми лампасами на широких, не совсем подходивших ему штанах, будто снятых с кого-то другого на этот случай.

Листок с произнесенной речью капитан спрятал в правый карман своего френчика, а из левого вынул другой, но читать не стал, а, заглянув в него, снова спрятал. Потом он обвел холодными глазами столпившихся зевак и, картинно выбросив руку вперед, гортанным голосом выкрикнул:

— Хайль Гитлер, господа!

Толпа мрачно молчала. «На-кося! Дулю тебе под нос, фриц паршивый! — обрадованно подумал про себя Дронов. — Вот и нашла твоя паршивая коса на камень. А ведь камень-то русский!» Но его радость оказалась преждевременной. После затянувшейся, всех тяготившей паузы немецкий комендант, опустивший было руку, на этот раз уже злым и резким движением опять выбросил ее вперед и прокричал снова:

— Хайль Гитлер!

И вдруг с разных сторон прозвучали ответные голоса. Среди кричавших Дронов увидел и нерешительно поднятую руку «упыря». «Ах ты, дрянь подканавная, сморчок ты паршивый! — возмутился он. — Значит, успел уже и продаться. В старосты небось метишь».

Дронов быстро пересчитал по вскинутым рукам кричавших. Восемь. Только восемь подлецов, успевших все обдумать и взвесить на грязных весах собственной совести, не размытой никакими сомнениями. А впрочем, была ли когда-нибудь у них эта совесть, если столько лет копили свою ненависть к Советской власти, тяготили нашу землю, ели наш донской каравай? И ждали, годами ждали своего часа, когда можно будет сорвать маску и так откровенно плюнуть в лицо всем-всем.

Почему же их в тридцать седьмом году никто не взял под стражу, не отправил в далекие края отбывать наказание? А теперь они, эти тени прошлого, подняли головы и выплеснули всю затаенную годами ненависть. И ох какой же черной она была!

— Гут, — сказал комендант и опустил руку. Застывшими бесцветными глазами обвел он толпу. — А сейчас, — продолжал он трескучим голосом, — я всех вас прошу вместе с солдатами непобедимой армии фюрера проследовать в один двор, где мы должны будем произвести одну небольшую акцию. Это недалеко. Битте, битте.

Немецкий комендант распахнул дверцу «опель-капитана» и сел рядом с шофером. Стрельнув вонючим дымком, машина на малой скорости двинулась по мостовой. Толпа нерешительно загудела. Задние ряды зашатались и остались на месте. Тягучая пауза возникла над улицей. Даже Иван Мартынович Дронов и тот оцепенел от неожиданности. «Идти или не идти?» — подумал он. Внезапно «опелькапитан» остановился, и комендант гортанным голосом что-то прокричал сопровождавшим его солдатам. Грузовик остановился, из кузова повыскакивали немцы, беря на изготовку автоматы. Подталкивая короткими стволами задних, они дружно заорали:

— Шнель, шнель.

— Вперед, — силился пояснить кто-то из них по-русски. — Тут близко.