Расплата

Серафима, строгая и неразговорчивая, кивала головой, а сама все пряла и пряла пряжу, словно у нее была такая семья, что хоть ночей не спи, а пряди. Макару нравилось трудолюбие Серафимы, но он-то знал: это она прядет тоску по детям, которых у нее не было и не будет. Ждала внучат от Сонюшки, а она вон какую штуку выкинула.

Воспоминание о Соне больно отдалось в сердце Макара. Что-то тревожило Макара в поведении Сони, а что – он не знал. К какому берегу она хочет причалить? Бог весть! Но неспроста так неожиданно налетел на Светлое Озеро отряд Василия Ревякина и чуть не захватил штаб Токмакова, который стоял тогда в его доме. Макар сам видел, как Ревякин погнался за Токмаковым, выскочившим в одних штанах. И убил его где-то за селом, у омета соломы.

«Ох, пропадет, пропадет Сонюшка! Горе, горе стоит за ее спиной».

Весь день Макар возился во дворе. Приготовил соху, проверил в тайнике семенное зерно, но душа была неспокойна. Необъяснимая тревога точила и точила с самого утра.

Съев несколько запеченных на сковороде круглых картошин с крупинками соли на румяных боках, Макар собрался было пойти помочь больной куме управиться со скотиной, как вдруг за окном показались всадники. Вот они уже у крыльца...

Он еще не разобрал, кто это – красные или зеленые, но сердце его словно оборвалось. Ни от красных, ни от зеленых он уже не ждал ничего доброго.

В избу ввалился рыжий детина Герман в сопровождении четырех здоровенных молодцов.

Макар испуганно осел на лавку. Герман даром не возвращается на старые места!

– Ты Елагин Макар? – грубо спросил он.

– Я... – едва слышно ответил Макар.

Герман метнул взглядом на Серафиму:

– Бабе есть куда уйти? Секретное дело.

– Серафима, – попросил каким-то чужим, едва слышным голосом Макар, – сходи к куме, помоги скотину убрать.

– Когда только в покое нас оставите, анчутки, – строго сказала Серафима, накидывая платок.

– Живей, живей, – сквозь зубы процедил Герман и помахал плетью.

Макар проводил взглядом жену до порога. Если бы она оглянулась, то прочла бы в этом взгляде мольбу не оставлять его. Но дверь хлопнула. Мимо окна прошла согнувшаяся Серафима.

– Ты выезжал с хутора, когда тут стоял штаб? – грозно спросил Герман.

– Сам Токмаков посылал, – угодливо ответил Макар. – К фельдшеру за лекарствами в Большую Липовицу.

– А куда заезжал без спросу?

– Соня, дочка, просила к ней заехать, она в Падах у подружки стояла. Давно не видались мы...

– А еще куда? – шагнул ближе к Макару Герман.

– Больше никуда.

– Врешь! – взвизгнул Герман и невидимым быстрым движением полоснул Макара плеткой.

Удар пришелся по плечу, боли не было, но Макар весь затрясся от страха.

– Кроме тебя, никто не мог сообщить красным о расположении штаба. Кому говорил?

Макар хорошо помнит, что только Соне сказал о своих постояльцах. Неужели она?.. Ужас охватил его от догадки.

– Крестом клянусь, – Макар рухнул на колени и несколько раз перекрестился.

– Иудиному кресту веры нет. Встань! Выводи лошадь!

Макар не мог оторвать колен от пола, словно кто прибил их гвоздями.

– Ну-у! – заорал во все горло Герман и снова полоснул плеткой.

Двое грубо оторвали Макара от пола и толкнули к двери.

2

Зорька настороженно запрядала ушами.

Она уже давно научилась различать добрый разговор людей и их злую ругань. Возле конюшни незнакомые голоса громко кричат на хозяина, а он отвечает тихо и непривычно долго гремит замком.

Неохотно отворилась дверь, и апрельская вечерняя прохлада потянулась к ноздрям. Зорька сразу заметила за дверью двух притаившихся чужих мужиков с какими-то толстыми кнутовищами в руках. Хозяин в растерянности топтался у клетки, не решаясь войти, и это больше всего напугало Зорьку. Она привыкла к властному доброму окрику хозяина, к его грубоватой ласке, когда он треплет гриву или тяжелой ладонью похлопывает по крупу, а сейчас он словно боится подойти к ней, будто она ему уже совсем чужая.

Зорька повела налитыми кровью глазами на хозяина и, всхрапывая, заметалась в тесной клетке...

Раньше хозяин в ответ на такую выходку хлопнул бы ее по крупу и властно сказал: «Стоять, Зорька!» А сейчас жалостными глазами смотрел на нее и, молча положив руку на спину, бочком, бочком пошел к кормушке, над которой висела уздечка.

Зорька, шумно раздув ноздри, втянула в себя родные запахи хозяйской одежды, словно сомневалась, он ли перед нею, потом послушно подставила голову. Может быть, хозяин решил ускакать от этих злых людей? Она выбьется из сил, но докажет ему свою верность!

С улицы донеслось громкое ржание коней.

Живей, живей!

Руки хозяина дрожали. Инстинкт подсказал Зорьке, что несчастье уже случилось, но какое – она не знала. Понурив голову и тревожно фырча, Зорька побрела за Макаром.

У крыльца стояли незнакомые оседланные лошади. Он них шел пар. Они тяжело дышали. Знать, долог был их путь...

На улице, на свету, стало не так страшно. Весенний звонкий простор всегда опьянял Зорьку желанием долго-долго мчаться в свободном легком галопе по дорогам, полям, лугам – к той ровной, самой большой дороге, за которую вечерами прячется огромный таинственный красный шар.