Расплата

– Они у него с червяками! – засмеялся кто-то на соседней телеге.

– Не тот червь страшен, какого ты ешь, а тот, который тебя есть будет, – ответил призывник из Тулиновки. – Иди ешь!

Карась шагнул было за грибами, но заметил подошедшего прапорщика и хрипло гаркнул:

– А-а, Тимофей! Будь здоров! Иди, тяпнем за усопших! – Разглядев погоны, вдруг вытянулся: – Здра-а-жла-а!

– Вольно, господин унтер-офицер! – с улыбкой подал руку Гривцов. – Как поживаешь? Такой же отчаянный?

– Еще смирнее стал, – ответил за Карася хозяин телеги, подмигнув прапорщику. – По бутылке из горлышка выпивает, сук-кин сын! Такому и четверть споить не жалко! – И одобрительно хлопнул унтера по плечу: – Угощай, Вася, Тимофея Сидорыча!

– Откуда ты меня знаешь, отец? – удивился Гривцов.

– Кого надо – знаем! И нас не мешало бы знать!

А Карась, как завороженный, не отрывал глаз от погон.

– Это как понять, Тимофей Сидорыч?

– Понимай, как лучше. Я тут не один, да и вас хватает. – Он кивнул на толпу.

– Ну и что? – допытывался Карась.

– А вот что. – Гривцов обнял Карася и отвел в сторонку. – Тебе задание: провода телефонные видишь?

– Вижу.

– Оборви их... нечаянно. Мы митинг откроем, а ты в это время... На, закури. Не бойся. Ленин убит. Петроград наш.

Карась осторожно взял белую с золотистыми буквами папироску и, заглянув в глаза прапорщика, согласно кивнул головой:

– Сразу видать – из царских запасов! – Прикурил, затянулся, глуповато хмыкнул: – А вонь-то загранишная!

– Значит, согласен?

– Чего это? А-а, энто... сорву! Вожжами мотну разок да дерну.

– Ну, я не прощаюсь, увидимся.

– Так точно! – отчеканил Карась уже совсем весело и гаркнул хозяину телеги во все горло: – Эй! Прокопыч! Доставай еще бутылку! Р-р-разочтусь! На мой век амбаров хватит!

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Чичканов торопливо возвращался в «Колизей», нехотя отвечая на приветствия. Многие кланяются, лицемеры! А сзади небось плюются и проклинают.

Время обеда, а есть не хочется. Не хочется идти домой – возвращаться к неприятному разговору с набожной матерью. И жаль ее, и зло берет. Зачем с поучениями лезет? «Врагов себе везде нажил. Ведь полгорода тебя еще мальчишкой помнят. Через тебя и я страдаю, сынок. Бирюками на меня в церкви смотрят. Что тебе, больше всех надо?» Эти слова застряли в голове как обида. Но разве можно обижаться на мать? Она не виновата, она просто не понимает, что происходит вокруг. Победа нелегко дается.

Кругом – и в Советах, и в учреждениях – эсеры и меньшевики. Три дня назад губерния объявлена на военном положении, а в городе не чувствуется никаких перемен: по улицам допоздна нагло разгуливают монархисты. А ведь только что подавили мятеж чехословаков на станции, и фронт совсем близко! В горсовете сидит эсер Кочаровский, бывший поручик, и разглагольствует о свободе, о братстве граждан России. И нет причин для ареста, а чует душа – за елейными речами враг прячется. Давно знает Чичканов этого авантюриста. А Евфорицкий? Хитрая лиса!

Возле Уткинской церкви толпа праздношатающихся. Вот он, рубеж двух эпох: на одной и той же площади стоят друг против друга церковь и рабочий дворец «Колизей», в котором разместился Губком партии большевиков. Два непримиримых противника... А уживаться приходится, пока ничего не поделаешь! И Чичканов вдруг невольно вспомнил себя юнцом-реалистом, ожидавшим около Уткинской церкви мать и сестер, которые частенько ходили туда к вечерне. Там, у церкви, остался вихрастый реалист, заядлый охотник Миша Чичканов со всеми своими увлечениями, походами в лес, тайными мальчишескими мечтами о революции, а тут, в «Колизее», работает теперь Михаил Дмитриевич Чичканов, двадцатидевятилетний опытный большевик с подпольным стажем, первый губернский комиссар...

И все это произошло за какие-нибудь десять лет, из которых пять он был студентом Петербургского политехнического института и два года жил в Америке, куда его, как дипломанта, направляло Артиллерийское ведомство.

Но если бы его спросили сейчас, что ярче всего запомнилось ему из тех лет, то он сказал бы: студенческая революционная коммуна и распространение большевистской газеты «Правда». Ведь он специально учился на помощника машиниста в депо, отрывая время от лекций в институте, чтобы развозить «Правду» из Питера в другие города. Рабочие типографии гордились студентом Михаилом, любили его за настойчивость, твердость и смекалку.

Он и в Америку сумел провезти в чемодане несколько газет для русских эмигрантов, которые жаждали правды о России.

Февральская революция вернула его в Тамбов. От тайной пропаганды – к активной, открытой борьбе с врагами. Никакой институт не учит ведению политической борьбы. Учит сама жизнь. Хорошо, что рядом живет и борется Борис Васильев – земляк, вернувшийся из Франции, где вместе с женой «отбывал» эмиграцию. Вон и сейчас он стоит у «Колизея», – видно, поджидает товарища по борьбе. Стриженный наголо, в старенькой вельветке, подпоясанной узким ремешком, Борис выглядит так, будто вчера вернулся из ссылки.