Ник наклонился к ножке стола, поднял на колени стоящий возле неё портфель. Вынул из него какие-то бумаги в прозрачном файле и, положив их перед собой на стол, придавил ладонью.
- Я ездил в твой город, Маша...
Моё сердце стукнулось об рёбра и замерло. Тут же в лёгких кончился воздух, а вздохнуть — нет сил. «Нет, нет, нет! Не надо!» — в истерике орала меленькая испуганная девочка внутри меня, но взрослая — и пороха нюхнувшая, и пуд соли сожравшая, только упрямо стиснула ладони между коленей:
— И что там? — и плотно сомкнула веки, готовясь к удару.
И ведь годами гадала, что там. И казалось, ко всему уже готова, всё уже приняла, всё уже выстрадала и отпустила. А теперь вот... страшно.
— Не думаю, что будет удобно говорить об этом здесь, — Николос повёл глазами по кухне. — Если вообще есть о чём говорить. Я не копал глубоко, ведь мы с тобой сразу обсудили это, да? Пользовался только публичными источниками — просто приехал в библиотеку в центре города и просмотрел подшивку газет за нужный период, поэтому многого не жди. Информации в печатных СМИ крайне мало, что странно, особенно учитывая личности фигурантов. Я гораздо больше узнал из разговора с сотрудницей библиотеки. Если захочешь, расскажу, может, тебе будет интересно. Но сначала это, — двинул файл ближе ко мне: — Здесь ксерокопии статей, которые я нашёл. Правда, качество ужасное, — развёл руками. — Как будто так сложно установить в библиотеке нормальное копировальное оборудование!
Бумаги лежали теперь рядом со мной — только потянись, но я не спешила. Вместо этого глупо улыбнулась:
— В библиотеках теперь есть Ксероксы? Серьёзно? Но это же очень хорошо! Это удобно! Хоть что-то, раньше-то и этого не было!
Николос только качнул головой:
— Вот поэтому вы так и живёте, что вас устраивает «как-нибудь». — Поднялся. — Где здесь душ? Надеюсь, он вообще есть?
И вот Николос ушёл, а я сидела, глядя на бумаги, и не спешила брать их в руки. Это было странное чувство. Волнение и предвкушение, смешанное с... нежеланием.
Да, я безумно жаждала узнать, как же всё сложилось после меня, но в то же время — хотелось ли мне снова окунуться в тот кошмар? Узнать подробности, может, найти подтверждение своим самым болезненным опасениям? Нет. Я просто хотела бы невозможного — вернуться в февраль девяносто пятого года, туда, где я опоённая романтикой дурочка. Но не в Белокаменку, где массажный душ, евроремонт и вечное ожидание Дениса, а ещё раньше, в самое начало нашего конца — в обшарпанную берлогу Медведя, где тот сначала наливает мне боевые сто грамм, а потом кладёт лапу на мою руку: «Уедешь сейчас — ОН поймёт... Это твой шанс на спокойную жизнь... И ничего в этом зазорного нет, просто запасная жизнь в боекомплект не входит. И уж кто-кто, а Бес понимает это гораздо лучше многих...»
И вот теперь бы я ушла!
Жаль, что история не знает сослагательного наклонения.
А ведь я правильно сделала, когда отшила Дениса в той съёмной квартире с потёкшими трубами! И он всё правильно сделал, когда отшил меня ещё раньше — в тот вечер, когда узнал, как и с кем я бывала на Базе до него. И надо же, как странно -- ведь схлестнувшись с ним в шальной бандитской романтике, тогда, со стволом под сиськми, я решила, что судьба подарила нам очередной шанс быть вместе, а оказалось — нет. Наоборот -- это до этого она давала нам возможность остановиться, а мы не захотели.
Сейчас я не винила Дениса, конечно нет! Та страсть была — искренняя, до самоотречения, до умопомрачения... Я боготворила его, дышать без него не могла! С ним я взлетала так высоко, что даже верила в то, что смогу стать его путеводной звездой. Самой яркой, самой близкой. Единственной. И ведь почти стала!..
Но ПОЧТИ не считается, такие дела.
И вот прошло не так уж и много — каких-то три с половиной года, а я уже смотрю на тот любовный угар со стороны и с горечью понимаю, что от него осталось только тяжёлое похмелье и чувство вины перед Ленкой.
Да, любовь приходит и уходит, а дружба которую предали, так и остаётся камнем на сердце. Всё-таки мне нужно было остановиться! Медведь говорил. Макс говорил. Лёшка говорил.
С Лёшкой вообще отдельная история. Будет ли ещё когда-нибудь в моей жизни настолько двинутый на мне мужчина? Не горящий страстью или прихотью, не ищущий шальной новизны, не гнущий меня под себя, а вот такой — просто любящий? Любящий не себя в моих глазах, а меня в своём сердце? Безусловно, терпеливо. На износ. Предал? Ерунда. Не верю. Теперь, когда осела муть, и улёгся пепел — не верю. ОН не мог. И если бы тогда я не спешила назначить виновного в своих проблемах, я бы поняла это сразу. И разобралась бы, в чём дело. А теперь что... Обиды больше нет — только горечь и сожаление.
И единственное, что разом перекрывает все ошибки — это мой сын!
Да, в прошлое не вернуться — как бы ни хотелось. И ничего уже не исправить. Вот и спрашивается — так ли уж нужны мне бумаги, лежащие на столе?