Расплата

Торвальдюр замерз. Боже, как же он замерз!.. Пол в этой чертовой дыре был мокрым, грубые, шероховатые стены – ледяными и влажными, местами даже скользкими, с потолка капала вода. Раньше он, как правило, с пренебрежением относился к людям, утверждавшим, что они отравлены спорами плесени; теперь же начал спрашивать себя, нет ли в их заявлениях доли правды. Горло воспалилось, и болезненные ощущения распространились до легких. Если он не возьмет себя в руки, воображение поднимет голову, рисуя жутковатые картины того, как зеленые бляшки распространяются по бронхиолам, угрожая годами хронических болезней, которые разрушат его будущие перспективы, и без того весьма мрачные на этот момент. Пока он плохо представлял, как вырваться из нынешнего затруднительного положения целым и невредимым.

Нет, об этом лучше не думать.

И лучше не поглядывать в сторону бесформенного холмика под грязным драным одеялом. Приподнять одеяло, посмотреть, что там, под ним, он пока еще не осмелился – отпугивала жуткая вонь. Что бы там ни лежало, оно определенно не могло помочь ему выбраться отсюда. В бетонных стенах не было окон, а стальная дверь заперта.

Ему никогда не приходилось заниматься физическим трудом, выполнять ручную работу. Он плохо представлял, какие инструменты помогли бы выбраться отсюда. На ум приходило разве что ружье, но и оно не открыло бы дверь. Хотя с ружьем он мог хотя бы одолеть противника, того, кто держал его здесь, в плену.

Еще вчера, отвечая себе самому на вопрос, готов ли он выстрелить в другого человека, он ответил бы отрицательно. Сегодня Торвальдюр не сомневался, что выстрелит – прямо в голову или сердце. Без колебаний.

Но оружия у него не было. Как не было ни малейшего шанса перешагнуть через труп человека, притащившего его сюда, вытереть ноги о мертвое тело и выйти в открытую дверь.

Торвальдюр имел лишь смутное представление о том, как долго находится здесь. Телефон пропал, дорогие часы исчезли с запястья. Обнаружив это, он испытал странное облегчение, хотя чувство это длилось недолго. Первая реакция – его, должно быть, ограбили. Но потом Торвальдюр задумался. Он знал своих соотечественников – и знал, что в Исландии так не грабят.

Хорошо бы, конечно, тешиться мыслью, что это одно из обычных для страны заурядных, непродуманных, спонтанных преступлений. Но он не мог больше увлекаться такого рода фантазиями. Здесь случилось кое-что другое, кое-что похуже.

Торвальдюр сжал дорогую на вид рацию «уоки-токи», которую нашел на относительно сухом участке пола. Сначала он обрадовался, решив, что похититель просто не заметил спасительное устройство, но потом, присмотревшись, обнаружил, что кнопка выбора канала удалена. Его неоднократные призывы о помощи по единственному оставленному каналу ни к чему не привели – эфир отвечал сухим потрескиванием статического электричества. Разумеется, «уоки-токи» оставили не просто так, а с какой-то целью. В отчаянии он ждал сообщения от своего таинственного тюремщика, но по прошествии времени, так ничего и не дождавшись, начал думать, что, может быть, переговорное устройство – обычное старое барахло…

Капля упала с потолка прямо на голову, отчего ему стало, если такое возможно, еще холоднее. Торвальдюр постарался сосредоточиться на позитиве. Не так уж все и плохо; по крайней мере, от жажды он не умрет. Взгляд зацепился за одеяло, прикрывавшее то, что лежало в углу. Если завернуться в него, то можно прислониться к стене, не боясь промокнуть насквозь. Может быть, даже поспать… С другой стороны, проснувшись, он в первую очередь увидит то, что пока скрыто, а вонь станет вдвое сильнее. Нет, пусть все остается как есть.

Каким же он оказался идиотом… Почему не проявил осторожности при выходе из полицейского участка? Можно же было догадаться, что человек, наблюдающий за ним, имел серьезные намерения. Если его подозрения верны, этот человек уже убил двух, а возможно, и трех человек. Торвальдюр прекрасно понимал это, когда возвращался к машине, поздравляя себя с тем, что выстоял и не поддался на призывы полицейских рассказать обо всем.

После удара по голове он не помнил почти ничего. Последнее – как открывал дверцу машины, а дальше только обрывки: он лежал на заднем сиденье, изо всех сил сопротивляясь тошноте, чтобы его не вырвало в собственной машине. Смутно помнилось, как его вытащили и повели по гравийной дорожке, как он стоял потом посреди этой комнаты, борясь с головокружением и продолжающимися рвотными позывами. Как ни удивительно, ему удалось удержаться на ногах.

Свисающая с потолка лампочка мигнула, и Торвальдюр запрокинул голову, чтобы посмотреть на нее. Его страшила мысль, что она может в любую минуту погаснуть, и он останется один в кромешной тьме. С этим… в углу.

«Уоки-токи» затрещал, и Торвальдюр вздрогнул. Он поднес устройство к уху, чтобы ничего не упустить, и тут же отдернул руку.

– Привет, Торвальдюр. Как дела? – раздался громкий голос.