Расплата

Проснулся Дриночкин рано, с непривычки отчаянно болит голова. Скосил глаз на спящую Веру. Опять лежит, не шевелится, со страхом думает: «Что вчера наболтал? Помнится, что-то о вахманах. А вдруг…»

На заводе привычная обстановка. Дриночкина встречают приветливо, вчерашние собутыльники успели рассказать о его страданиях в фашистском плену. Многие расспрашивают, хотят лично услышать, он ведь жертва фашизма, осужденного в Нюрнберге. Снова вошел во вчерашнюю роль, больше не вспоминает вахманов, клянет фашистов, рассказывает о их злодеяниях, как заправский оратор.

В конце обеденного перерыва подозвал секретарь цехового партбюро Николай Иванович Михайлов:

— После работы заводской митинг по поводу нюрнбергского приговора. Может, выступишь как бывший узник фашизма.

Страшно выступать перед тысячами рабочих. Но надо, пусть все знают, что он жертва фашизма.

— Я не против, только не очень-то умею говорить.

— Расскажи просто, как было, — советует Михайлов.

Дриночкин, направляясь к рабочему месту, чувствует, как закрадывается в душу тревога. Рассказать, как было! А если из тысяч рабочих хоть один сидел в Яновском лагере! Нет, не может такого быть: в Бухенвальд выезжали из пустого лагеря. И все же…

После работы на заводском дворе собрался митинг. На трибуне секретарь парткома Никита Никитич Фролов, фронтовик, награжден орденами, вместо левой руки — пустой рукав. После Фролова выступило еще несколько фронтовиков. Предоставили слово Дриночкину.

— Товарищи! — превозмогая робость и страх, крикнул на всю площадь. — С первого дня был на фронте, воевал до последнего патрона, до последней возможности. В бою был ранен в голову. Враги схватили меня в беспамятстве, загнали в концлагерь. Чего только не творили там фашистские звери! Морили голодом, холодом, избивали плетьми и дубинками. Тех, кто не сдыхал, — расстреливали, вешали, резали, замораживали в бочках с ледяной водой. Вот что гады творили! И я бы не уцелел, если бы не совершил побег из Бухенвальда. От имени тех, кто страдал в лагерях, требую смерти для всех фашистских преступников.

Долго и дружно аплодировали Дриночкину. Шел домой успокоенный, удовлетворенный, хвалил себя: «Все сказал правильно: я узник фашизма, запросто мог погибнуть в Хелмском лагере. Потом тоже страдал».

Снова наладилась спокойная жизнь, все реже и реже возвращаются ночами прежние страхи, вытесняемые повседневными делами, заботами и радостями. Вера забеременела, скоро будет дитя…

— Расскажите, Дриночкин, о своей общественной работе. Как вы стали председателем цехкома. Думали ли о том, что у вас, фашистского пособника, нет на это морального права? — напоминает о реальности вопрос следователя.

— В председатели цехкома не просился и не ради корысти принял эту трудную должность. Старался, чтобы людям легче жилось. Этим тоже хотел загладить вину перед Родиной. Что тут плохого? Не понимаю.

Разглядывает Харитоненко Дриночкина. Неужели не понимает? По-своему понимает, по своей кривой совести. Всегда искал благополучие в приспособлении к жизни, какой бы она ни была. Хитрил, изворачивался, лишь бы урвать кусок пожирнее. Не злил тех, кто сильнее, угождал им. За это числился правильным, считался передовым.

Заносятся в протокол допроса этапы и обстоятельства профсоюзной работы Дриночкина, а ему вспоминается, с чего она началась. В тот памятный день вызвали в завком, к председателю Борису Тихоновичу.

— Есть мнение выдвинуть твою кандидатуру для избрания в цехком и рекомендовать председателем.

Заколотилось сердце от радости. Шутка ли — стать в цехе главным профсоюзным начальником! А справится ли, потянет ли такую махину? Все реже и реже вспоминается вахманская служба. Прошло двадцать лет, все проверки закончились, он состоит в обществе бывших узников фашизма. Выступает перед людьми всегда убедительно, сам давно чувствует себя только бывшим узником, имеющим право судить фашистские преступления. Хоть и боязно незнакомой ответственности, на предложение Бориса Тихоновича не ответил отказом, на цеховом профсоюзном собрании избрали единогласно. Не прошло и двух месяцев — получил двухкомнатную квартиру.

Рабочие уважают своего председателя цехкома, не обходятся без него семейные праздники. Получают квартиру — он поздравляет, родился ребенок — снова Дриночкин. День рождения, свадьба, поминки — всегда он на людях. Начальник цеха доволен председателем цехкома: легко с ним решать все вопросы, даже те, которые не во всем соответствуют трудовому законодательству. Не нахвалится им: «Мой председатель с понятием!»

Дриночкину часто вспоминается довоенный мастер Иван Иванович. Правильную дал установку, на всю жизнь.

3

Прокурор области Иван Тихонович Литовченко еще раз просматривает в своем кабинете материалы на вахманов. Рядом с мраморным чернильным прибором лежит его книга «Кровь и миллионы». Тоже о военном преступнике — голландском миллионере Питере Николаасе Ментене, на совести которого сотни убитых в селах Подгорцы, Сопот, Урич и Долгое, а в банке — миллионы, нажитые на грабеже известных картин и антикварных изделий.