Расплата

Ничего не ответив, Натсон презрительно сжал губы. Прокурор Дмитриевский строго замечает Лясгутину:

— Прекратите шутовство. Ведите себя как положено.

— Я же ничего плохого не думал. Но раз нельзя ни о чем спрашивать мистера, я это буду иметь в голове. Мерси за замечание и просим прощения.

— Кто убил Розу — Сушко или Мисюра? — выясняет адвокат Петрушович.

— При мне не делали судебного вскрытия тела, но я думаю, что пули Сушко было для Розы вполне достаточно.

— Думаете! — хмыкнул адвокат Петрушович.

— Думаю! — миролюбиво подтверждает Лясгутин. — А вы думаете, что с пулей в животе можно гулять по Дерибасовской?

Сам напросился! Дмитриевский все же одернул:

— Обвиняемый, не забывайтесь!

— Не буду, — обещает Лясгутин.

— Представлялся ли по фамилии начальник рава-русской украинской полиции, когда ваш взвод прибыл для отправки евреев из города? — выясняет Петрушович.

— Мне лично он почему-то не счел нужным представиться, — отвечает Лясгутин.

— Так почему вы называете его Осидачем? — победоносно спрашивает адвокат.

— Я его опознал по фотографическим карточкам, сделанным анфас и в профиль, — объясняет Лясгутин. — А когда из Равы-Русской вывозили евреев и убивали, этот человек распоряжался и все называли его начальником украинской полиции. Между прочим, он сам так же себя называл.

— Как вы сумели через тридцать пять лет узнать этого человека по фотографии? — спрашивает прокурор Натсон.

— Если бы вы, мистер, видели, как Осидач крошил евреев, то тоже запомнили бы его лицо.

— А вы не крошили? — интересуется Петрушович.

— Возил, расстреливал, за это свое получу, — серьезно отвечает Лясгутин. — Но ваш Осидач убивал с таким удовольствием, что даже в Яновском лагере стал бы ударником.

— Почему вы сказали «ваш Осидач»? — насторожился Петрушович. Может, обвиняемых инструктировали, предложили помочь погубить американских граждан?

— Как я понимаю, вы защищаете Осидача и Сушко, поэтому они ваши, — вежливо отвечает Лясгутин.

Прокурор Дмитриевский с профессиональным интересом вслушивается в тон вопросов и ответов. Почему так себя ведет Лясгутин? Наверное, потому, что адвокат уж очень бесцеремонно отводит обвинения от того, кто виновен значительно больше рядового вахмана.

Утренняя встреча началась с неожиданности: адвокат Петрушович с сожалением сообщил Дмитриевскому:

— У мисс Адамс закончилась перфолента. Не на чем работать. Без стенографирования допросов мое участие лишается смысла.

— Как же вы отправились в Советский Союз без перфоленты для своей стенографической машинки? — с трудом сдерживая себя, спрашивает прокурор Дмитриевский.

— Мисс Адамс строго указано на эту оплошность, — с издевательским спокойствием сообщает Петрушович и разводит руками. — Однако что не сделано, то не сделано.

— Может, мисс Адамс будет стенографировать без машинки? — предлагает Дмитриевский.

— Мисс Адамс не умеет стенографировать вручную, — сожалеет адвокат Петрушович.

— Сначала адвокат Петрушович не смог работать из-за того, что не имел для смены костюма, прошли сутки — и закончилась перфолента. Можете ли вы принять меры, чтобы продолжить работу, ради которой прибыла во Львов ваша группа, — апеллирует Дмитриевский к Нилу Шерману.

— Меня тоже поражает адвокат Петрушович, однако над ним я не властен.

— Дайте, пожалуйста, кусок перфоленты, — обращается Дмитриевский к мисс Адамс.

Мисс Адамс вопросительно посмотрела на шефа, тот, не поняв намерений прокурора, кивнул головой.

Взял Дмитриевский перфоленту, внимательно осмотрел. Лента как лента, ничего особенного, на беловой фабрике запросто изготовят. Расскажет директору, в чем дело, — выполнят работу в самом срочном порядке. Неужели крючкотвор посчитал, что нам недоступна такая продукция? Тянет время. Убедился в доказанности преступлений «американских граждан», решил действовать обходным маневром. Пройдет день, пройдут два — заявит: «Ничего не поделаешь, пора уезжать».

— Мистер Петрушович! Завтра продолжим работу. Будет перфолента для вашей машинки.

На следующий день прокурор Дмитриевский вручил адвокату Петрушовичу внушительного размера пакет.

— Девятьсот метров, без малого километр. Полагаю, мисс Адамс теперь обеспечена на все предстоящие рабочие дни. Останется память о нашей совместной работе во Львове.

Панкратов на допросе подтвердил уже известные факты, со свойственной ему обстоятельностью рассказал, как строили и вели на расстрел узников карантина:

— Сушко очень строго следил за порядком, требовал, чтобы гражданки еврейки становились в колонны со своими детьми. А если какой-нибудь мальчик не подчинялся, он очень любил пошутить: «Беги, жиденок, а то вырежу у тебя из задницы килограмм сала».

— Почему вы называете это шуткой? — спросил прокурор.

— А разве это серьезно? Дети были такие худые, что у них из задницы невозможно было вырезать и ста граммов мяса, — серьезно объясняет Панкратов.

Рассказывает Панкратов и о том, как расстреливали: