Расплата

— И для этого надо выяснять, сколько шаек кипятка вылил Сушко и сколько другие вахманы? — с горечью отмечает Брович. — Еще раз повторяю: Сушко предложил своей жертве попариться, он повел человека в купальное помещение, это я слышал и видел. Как мне сообщили очевидцы, он первый стал обливать кипятком. Этого мало?

— Вы можете назвать фамилии свидетелей, от которых слышали об этом событии?

— Нет, не могу. Тогда я не предвидел, что придется беседовать с адвокатом убийцы. И фамилии эти вам совсем ни к чему: из двухсот тысяч узников лагеря уцелело несколько человек.

Сообщает Брович и о других убийствах, совершенных Сушко; у адвоката Петрушовича пропала охота спрашивать. Все же еще один вопрос задал:

— Скажите, пожалуйста, кого среди вахманов было больше — русских или украинцев?

— Извините, но у нас был другой счет, — Бровичу кажется, что когда-то он уже встречал адвоката во Львове: «Интересно, чем он тогда занимался?» — Мы вели счет замученным, вели счет спасенным и, конечно, на всю жизнь запоминали благородных людей — наших спасителей. Вели счет и тем, кто нас предал, кто нас мучил, кто убивал. А вот считать палачей по национальности нам, пан адвокат, не представлялось существенным. Одним из моих спасителей был немец Розен.

Прощаясь, прокурор Дмитриевский сообщает американским юристам:

— На завтра вызваны свидетели преступлений начальника новоярычевской полиции Деркача.

Новое утро опять началось с неожиданности: адвокат Петрушович торжественно объявил:

— Сегодня последний день моей работы во Львове.

— Это почему? — недоумевает прокурор Дмитриевский.

— Завтра истекает срок моей визы, мы с мисс Адамс вылетаем в Штаты.

— Почему вы запросили визу на такой срок? — не удержался Нил Шерман. — Я же вам сообщил, сколько времени предполагается пробыть здесь.

— Был уверен, что этот срок достаточен для моей работы, — спокойно отвечает Петрушович. — У каждого из нас свои планы.

— Значит, все дело в визе? — переспрашивает прокурор Дмитриевский. — Я ведь не допускаю, что таким образом вы пытаетесь уклониться от исследования обвинительных материалов, имеющихся в отношении представляемых вами американских граждан.

— Конечно, конечно! — ворчит Петрушович.

— Вот и прекрасно! Постараемся продлить вашу визу.

— Буду признателен! — кисло отвечает адвокат.

Продлили адвокату Петрушовичу визу, еще три дня велись допросы свидетелей. Николай Николаевич докладывает прокурору области:

— Все доказательства исследованы, виновность Сушко, Осидача и Деркача безусловно доказана.

— Так думает советский прокурор Дмитриевский. А какова позиция американских коллег?

— Позиция Петрушовича не вызывает сомнений; выводов сотрудников Министерства юстиции США не знаю. Шерман сообщил, что о результатах работы доложит министру. Мне кажется, он порядочный человек, но служебное положение заставляет быть сдержанным.

— Возможно, возможно, — вспоминается Ивану Тихоновичу, что и Хамбермел во Львове был сдержан в оценках, а в Голландии смело отстаивал свои убеждения. — Как бы там ни было, надо проводить как положено. И будет совсем неплохо, если проводы внесут большую ясность. Не устроить ли экскурсию в Олесский замок?

— Было бы неплохо.

— Тогда обратимся к Мирославу Васильевичу.

Иван Тихонович поднял телефонную трубку, набрал нужный номер:

— Мирослав Васильевич! Завтра Николай Николаевич привезет на экскурсию в замок американских юристов. Организуй прием… Раз прием, должен быть и обед.

Сопровождаемые Дмитриевским американские гости любуются открывшейся панорамой. На взгорье, у озера, возвышается белокаменный замок, окруженный высокими старинными стенами с узкими бойницами и пушечными амбразурами. У ворот подъемный мост через ров, за ним парк. От подножья замка видны вдалеке современные кирпичные домики, колхозные фермы. На пастбище — стадо черно-белых коров. Откуда-то доносится веселая незамысловатая музыка. Над черной лентой асфальтированного шоссе застыли в бешеном аллюре бронзовые кони с лихими всадниками.

— Память об отважных войсках командарма Буденного, победно сражавшихся против белополяков, — объясняет Николай Николаевич.

— Почему белополяков? — не понимает Нил Шерман.

— Потому что другие поляки сражались вместе с нами.

Вернулись к воротам, зашли во двор, там приветливо встретил худощавый, скромно одетый мужчина.

— Станислав Петрович Русицкий — волшебник, воссоздавший своим талантом и необыкновенным искусством красоту этого старинного замка, — представляет его гостям Николай Николаевич.

Смутился Станислав Петрович, раскланялся, приглашает в замок. Путешествуя по залам, покоям и переходам, американцы поражаются творениям человеческих рук, их второй молодости. Трудно представить, что за два века до открытия Америки в этой глухомани создавались такие шедевры. Старинные лики икон вызывают восхищение своей выразительностью, красотой души их творцов.

— Как они сохранились? — выясняет Нил Шерман.

— Эту богородицу, — указывает Станислав Петрович на старинную живопись, которой уже семь столетий, — мы обнаружили в сельской церкви, не функционирующей из-за отсутствия верующих.