Расплата

За Биллом захлопнулась тяжелая стеклянная дверь, выходящая во внутренний двор, и в тот же момент его до дрожи пробрал прохладный кондиционированный воздух. Он быстрыми шагами прошел по вестибюлю, обставленному старинной мебелью, задрапированному красной тканью и украшенному позолотой. Из-за стойки навстречу поднялся, улыбаясь и широко разведя руки, мордастый консьерж.

— Господин Дюваль! Какими судьбами вы оказались в Париже в такое время года?

— Личные дела, Мишель, — коротко улыбнулся Билл.

— О! — В улыбке консьержа мелькнула тревога, в упавшем почти до шепота голосе прозвучало лицемерное участие. — Надеюсь, ничего серьезного?

Чуть заметная улыбка снова тронула губы Билла, он покачал головой.

— Похороны, Мишель. Почта есть?

Консьерж достал из ячейки пачку корреспонденции, положил сверху ключ и протянул все это Биллу.

— Сказать Жюльетте, чтобы она принесла вам завтрак? — Он помолчал, потом прибавил, очень неискренне: — Ваш близкий родственник или друг, господин Дюваль?

— Будьте добры, Мишель, только кофе, — рассеянно ответил Билл, быстро просматривая почту.

Он швырнул, не распечатав, не заинтересовавшую его корреспонденцию в мусорную корзину и направился к лифту. Неслышно раздвинулись позолоченные решетчатые двери лифта, Билл отпер дверь квартиры, бросил в сторону портфель и, снимая на ходу одежду, направился в ванную.

Двадцать минут спустя он закрутил краны душа, надел белый махровый халат и вернулся в гостиную, где на низком столике его уже ждал поднос с двумя чашками из тончайшего фарфора, кофейником и молочником. Он налил полную чашку кофе, вытянулся на диване и взял пульт дистанционного управления телевизором. Переключил две дюжины каналов, которые принимала домовая антенна, и, пробившись сквозь вавилонское столпотворение языков, нашел то, что ему было нужно, — французскую программу новостей. Потом он перевел часы на парижское время и откинулся на подушки.

С экрана вещал какой-то репортер. Вот камера отъехала назад, появилось место действия. Сердце Билла екнуло, он узнал это место: обсаженная деревьями главная улица Экс-ан-Прованса, маленького городка, куда он часто приезжал. Его уже давно облюбовали французские художники, зарабатывавшие деньги своим искусством. Репортер все говорил и говорил. Билл подался к экрану. За спиной репортера виднелись полицейские фургоны и пожарные машины, перекрывшие улицу. Еще дымились каркасы сгоревших машин. Пожарники поливали из брандспойтов охваченный пламенем дом. Репортер исчез, и на экране появилась информация о вчерашних событиях. По широкой улице шагали демонстранты с красно-бело-синими нарукавными повязками членов Лиги национального спасения, руководимой де Медемом. Они несли знамена и транспаранты с антимусульманскими лозунгами. Билл тихо присвистнул от удивления. Он ожидал увидеть толпу татуированных, коротко остриженных юнцов, а на экране маршировали в основном пожилые, почтенные, прилично одетые, тщательно выбритые господа, только несколько распорядителей по краям колонны были в джинсах и теннисках. Мускулистые головорезы от политики.

Демонстрация шла, скандируя лозунги, в ее рядах царили спокойствие и порядок. Но вот камера повернулась, и он вдруг заметил какой-то беспорядок в задних рядах. Из толпы зевак выбежала группа людей в мотоциклетных шлемах. Билл ошеломленно застыл у экрана. Некоторые из женщин были в серых халатах до лодыжек. Сторонницы Бухилы. Размахивая палками и железными прутьями, они обрушились на демонстрантов.

Колонна заволновалась, заметалась, как раненая змея, а в ее ряды проникали все новые и новые группы хулиганов. Одну или две минуты камера показывала общее смятение, потом демонстранты исчезли из виду, а экран начал проясняться. В течение нескольких секунд казалось, что все разбежались, оставив поле боя фундаменталистам. Камера взяла другой план, и на экране возникла колонна молодежи. Они бежали из боковой улицы, по три в ряд, потрясая палками. Лица были скрыты шарфами. Через несколько мгновений фундаменталисты и штурмовики де Медема набросились друг на друга, и на улице разгорелось сражение. Оно бушевало несколько минут и было прервано появлением полицейских фургонов с синими мигалками. И в тот же момент языки пламени разорвали сгустившиеся над городом сумерки. Взорвалась машина и скрылась в облаке желтого пламени.

— О Господи, — громко прошептал Билл. Он взглянул на часы, отбросил пульт управления и схватил телефонную трубку.

— Квартира Бенгана, — ответил женский голос.

Билл нахмурился. В этом голосе, прежде таком сердечном и ласковом, звучали холодные, неприязненные нотки. Он подумал, что девушка, наверное, устала отвечать на сотни звонков, раздававшихся в их квартире после самоубийства Ахмеда. Она на пределе, и в этом нет ничего удивительного.

— Кельтум? Это Билл.

— Да-да. — Брови Билла поползли вверх: интонация Кельтум почти не изменилась. Странно. — Я полагаю, вы звоните из Парижа?

— Точно. — Он закусил губу. — Утром прибыл. Как вы поживаете? Бьюсь об заклад, что вам осточертело отвечать на телефонные звонки. Неужели некем вас заменить?