Расплата

— Рука болит, сестрица, не могу скакать, как ты, — в тон ей ответил Мушни.

Тапло улыбнулась и поправила волосы. Лицо ее раскраснелось от быстрой ходьбы.

— Если не секрет, скажи, в кого ты стрелял?

Мушни снова пристально посмотрел на нее. И ответил негромко и спокойно.

— Если тебе интересно, скажу. Я ранил очень плохого человека.

— За что?

— За то, что он на старика руку поднял.

— А кем тебе приходится старик?

— Никем.

— Так чего же ты лез?

— Э-э, тебе легко говорить.

— А что теперь делать будешь? — опять спросила Тапло.

— Ничего.

— А если арестуют?

— Пусть.

— Тебе что, охота в тюрьме сидеть?

— Почему бы и нет? Надо попробовать и это.

— Ты можешь серьезно поговорить с человеком?

— Серьезно я могу говорить только о любви. Хочешь? — Мушни засмеялся. Ему казалось, что для женщин нет ничего важнее любви. А сам он теперь считал, что из всех отношений между людьми самые непрочные, ненадежные — это любовные.

— Я тебя серьезно спрашиваю, что ты думаешь делать?

Мушни перестал смеяться и спросил усталым и бесцветным голосом:

— А тебе разве не все равно?

— Нет, не все равно. Мне тебя жалко.

— А ты лучше своего жениха пожалей, у которого будет такая жена, — снова засмеялся Мушни. Он так устал от этого бестолкового разговора, что постарался все превратить в шутку. Говорить с этой девушкой о себе и о своем положении было бессмысленно.

— Разве я буду плохой женой? — кокетливо спросила Тапло. — Если ты так думаешь, то очень ошибаешься.

— Я бы не прочь проверить, но меня посадят, — снова улыбнулся Мушни.

— Как это?

— Да очень просто, — похитил бы тебя.

Тапло, подняв свои тонкие брови, так посмотрела на него, словно перед ней появилось какое-то чудовище, вскочила с камня и быстро зашагала дальше.

— Отдохнул и хватит, идти надо! — крикнула она издали.

6

Долгая мучительная дорога бесследно рассеяла вчерашний хмель. И Мушни почувствовал такой нестерпимый, всепоглощающий голод, что забыл даже о боли в плече, которую все это время подавлял постоянным усилием. Забыл и о грозящем ему впереди.

Забыть — забыл, но все равно был мрачен, когда Тапло привела его, наконец, в дом Квирии. Несмотря на его состояние, бабушка Квирии, старушка лет восьмидесяти, ему понравилась. Такая женщина могла вырастить рано осиротевшего внука. Отец Квирии погиб под снежной лавиной, мать унесла лихорадка. Остался Квирия на руках у бабушки, и та все силы свои отдала внуку: летом поднималась в горы, а зимовала, как и все, внизу, в Алвани. Других мест она не видела, не интересовалась ими, как, впрочем, не интересовалась ничем, не имеющим отношения к ее семье. Лет пять назад, когда Квирия возмужал и крепко стал на ноги, бабушка сразу освободилась от всех забот, — Мушни и сейчас видел, сколько в ней бодрости и сил. Стремление к новому коснулось и ее души — и тогда ей захотелось увидеть поезд. В последнее время только и слышишь, что о машинах, самолетах, поездах. А ей приходилось ездить лишь на лошадях — в горы и обратно. Правда, автомобиль она видела в Алвани, самолет — в Омало, а вот на поезд посмотреть не пришлось.

В один прекрасный летний день бабушка оседлала лошадь и отправилась в Телави. Ехала она не спеша, долго. Приехала под вечер на станцию, откуда только что отошел поезд. А следующий прибывал утром. Старушка смертельно обиделась. Как это — она все дела бросила, в такую даль приехала и — напрасно! Рассерженная, не дожидаясь утра, она пустилась в обратный путь, так и не увидев поезда. По словам Тапло, после того случая бабушка больше не изъявляла желания познакомиться с поездом. Деревенская молодежь по сегодняшний день над ней подшучивает, но ее это мало трогает.

Бабушка Квирии выглядела еще сильной и бодрой. Одета она была по старинке: в длинном темном платье, на голове — мандили[46], на груди — бусы и медный крест. Она увела Мушни в нижнюю комнату просторного двухэтажного дома, сложенного из слоистого серого камня, и велела снять рубашку. В комнате с земляным полом было прохладно и пахло чем-то приятным. На стене висел войлочный тушинский ковер. На длинном столе была аккуратно расставлена чисто вымытая посуда. Мушни сел на табурет и оглядел свое распухшее плечо. Старушка готовила мазь. Тапло стояла рядом, и Мушни было хорошо от ее присутствия, пусть случайного. Получалось, что она заботится о нем, переживает. Ну и ладно, где-то в Кахетии у нее жених, пусть он во всех отношениях лучше Мушни. Сейчас он, Мушни, обнаженный по пояс, сидит с невестой неизвестного ему парня и радуется бессмысленной наивной радостью, чувствует необъяснимое преимущество перед невидимым далеким соперником.

Жены Квирии — Шукруны дома не оказалось. Сегодня утром она ушла проведать родных в соседнее село.