Расплата

В начале романа сквозь городок, в котором остановился Вамех, то и дело проносятся поезда… Это, если угодно, метафора. Метафора, предопределяющая и «подсказывающая» финал романа. Нити, связывающие отдельное человеческое со всем остальным, с миром. Вамех не разглядел их, а если разглядел, то — еще хуже! — не оценил по достоинству. Он, вслед за ибсеновским Брандом, мог бы воскликнуть: «Все иль ничего! Вот мой закон». В словах этих много величия и гордыни, притязания и вызова ума, но мало, опустошительно мало — для самого же Бранда! — души, живущей нерушимой связью с ближними. И что же?.. Судьбу Бранда трудно назвать счастливой, Вамеха — тоже. Он дважды грешник. Невольный убийца брата и отступник жизни, что и принесло ему гибель.

Его смерть — последний неопровержимый аргумент в незримом диспуте, ведущемся на страницах «Грешника». Смерть эта воистину ставит последнюю точку в упорном споре, решая его в пользу жизни. Потому дерзкий, парадоксальный эпиграф из Важа Пшавела: «Смерть, да будь благословенна, жизнь тобой красна» я склонен читать здесь как утверждение: уход в небытие вносит последнюю, окончательную ясность в жизнь и судьбу человеческую… Смерть такова, какой была предшествовавшая ей жизнь. Она логически замыкает цепь, запаивает последнее звено, определяя свой рубеж мерками и сутью предыдущего. В этом смысле она — неотрывна от жизни. Она — последняя, все проясняющая истина. «Жизнь тобой красна»…

В финале романа Вамех пытается подняться на неприступную вершину, где обитает, согласно легенде, владыка полей. «Кем был владыка? Богом? Он этого не знал и хотел узнать». Цель, сколь высокая, столь же и отвлеченная… Во имя ее Вамех оставил, отринул все, что связывало его с жизнью, бросил любимых им людей. Поднимаясь на вершину, он переходит вброд поток — «вода была такой же холодной, как и его цель, оторванная от земли и неба и существующая только в себе самой…». Вамех слышит голоса — то взывают к нему, моля вернуться, его близкие, но тщетно…

И что же? Начав последний, самый крутой подъем, герой вскоре понимает, что «никогда не поднимется на нее (вершину. — И. Ш.), потому что нет никакого иного мира, кроме того, единственного, который он оставил внизу».

Гегешидзе, всегда идущий до конца, и здесь верен себе. О Вамехе сказано: «Он не мог подняться, ибо это было  б е с с м ы с л е н н о» (подчеркнуто мной. — И. Ш.). «Бессмысленно»… Точное слово. Исчерпывающее. Оно замыкает круг страданий и поисков Вамеха, грешника и рыцаря, надорвавшегося в непосильных и — что самое горькое! — бесплодных поисках и притязаниях. Героя мучила жажда недостижимого…

Изо всех произведений, включенных в эту книгу, «Грешник», при всей своей внешней реалистичности, наверное, все-таки наиболее условен, выстроен как философема и притчево заострен. Он захватывает главные «плацдармы» в поисках этого писателя, метит и словно бы первооткрывает их. В «Грешнике», на мой взгляд, есть «почтя весь» Гегешидзе; остальные вещи подхватывают и разрабатывают отдельные аспекты этого романа.

Так, в повестях «Погоня» и «Чертов поворот» явствен мотив рокового  с л у ч а я, круто изменяющего линию человеческой судьбы, причем то, что составляет фабулу «Чертова поворота», просто присутствует в тексте «Грешника» как поведанная одним из персонажей романа история. В ней удивляет, поражает своей фатальностью, какой-то предопределенностью свыше гибель двух шоферов, двоюродных братьев, свалившихся в пропасть на одном и том же крутом повороте шоссе, в один и тот же час, с разрывом в одни сутки… Роковая сцепленность двух смертей на одном и том же Чертовом повороте плохо укладывается в обыденное, трезво логическое сознание, и пастухи-табунщики, случайно видевшие, как ухнула с шоссе в реку вторая машина, с жаром обсуждают происшествие. Один, «мужчина средних лет», не желает верить увиденному — не может быть, только вчера здесь слетела в бездну машина, только вчера!.. Другой, «совсем мальчик», оспаривает сомнения старшего, задавая бесхитростный, типично «детский», но куда более близкий к истине риторический вопрос, в котором в общем-то есть уже и ответ: «А почему не может?»

Он, конечно, прав, этот мальчик… Ведь как доказывает проза Гурама Гегешидзе, жизнь щедра на самые невероятные случаи, самые странные совпадения. Значит ли это, что утеряны, недействительны все критерии, что нет надежного мерила, неразменной, нескудеющей истины, способной служить надежным ориентиром в человеческой деятельности?.. Ни в коей мере! Как мы уже успели убедиться, говоря о романе «Грешник», для Гурама Гегешидзе и его героев наибольшей, подлинной ценностью является, пожалуй, все-таки любовь. Не страсть, не любовный восторг и томление, не опьянение души чувством, а простая, каждодневная, надежная поддержка и помощь друг другу, позволяющая верить в жизнь и одолевать крутые ее повороты.