Расплата

У человека с твердым характером редко заметны эти перемены, эти взаимоисключающие выпады. Но Вахтанг не был твердым человеком. Он легко поддавался первому впечатлению и не мог оказать должного сопротивления ходу событий, а зачастую и собственным желаниям. Конечно, противостоять ходу событий порой немыслимо, но в нашей жизни случается целый ряд обстоятельств, которые человек твердой воли и разума способен изменить, направить в нужное для себя русло, опять-таки, если изменение и направление их не превышает человеческие силы. Тут необходима активность, быстрота реакции, но Вахтангу недоставало именно этих качеств, он покорно следовал за течением событий, оттого и часто полагался на других, надеясь на чью-то помощь. Несмотря на это, он оставался симпатичным, славным малым, правдивым и честным. Да и внешность у него была приятной. А внешность, как известно, имеет большое значение, она привлекает внимание, вот почему у него было много преданных и любящих друзей. А так как он сам был крайне самолюбив, то тщательно скрывал свои слабые стороны и, как я уже говорил, многим казался спокойным, выдержанным человеком с твердым характером, воспитанным и прилежным, хотя в действительности был иным и прекрасно сознавал это.

Я уже говорил, что знал Вахтанга с детства. Одно время был частым гостем в их семье. Помню приземистый, стариннейший, четырехэтажный кирпичный дом на подъеме, сразу, как сворачиваешь к Вахтангу. Длинное, запыленное окно первого этажа выходило на улицу, на окне висела грязная штора, а в комнате всегда было темно. Днем и ночью горела коптилка на столе, скудно освещавшая потолок и высокие, прокопченные стены. Там обитали двое душевнобольных, мать и дочь. Они никого не беспокоили, вечно их можно было видеть молча сидящими за столом, на котором валялись консервные банки и разное барахло, но в детстве я почему-то боялся проходить мимо их окна. Иногда мать с растрепанными, совершенно седыми волосами, в черном платье, опершись руками о подоконник, сжав губы, с суровым и застывшим лицом глядела на улицу, где шумели и кричали возвращающиеся из школы дети. Дочь я часто встречал на улице, бредет, бывало, по тротуару, со спущенными чулками, в старых стоптанных чувяках, в перепачканном платье, сутулая, нечесаная, затравленная, ни на кого не обращая внимания, глядит себе под ноги, улыбается чему-то своему и тихонько бормочет. У нее приятные черты лица, она довольно молода, вероятно, ей нет и сорока, но тяжелый недуг так надломил и согнул ее, что мне становилось жутко, едва я замечал эту безобидную дурочку. Когда она попадалась мне, я непременно сходил с тротуара, пропуская ее, а Вахтанг, если у него находилась мелочь, смело приближался к ней, совал в руку деньги, а потом укорял меня:

— Чего ты боишься, ведь она — несчастный человек, и больше ничего…

И за это я особенно любил его. Я любил его долго. Потом мы как-то отдалились друг от друга. Наверное, виной всему была Софико. Каждое лето, бывало, мы вместе отправлялись в горы, но после гибели Важа и эта традиция сошла на нет…

Действительно, после смерти Важа многое изменилось…

Именно тогда я познакомился с Мери.

На панихиде…