Расплата кровью

Раздался почтительный стук в дверь – молодой констебль передал своему шефу толстую папку и мгновенно испарился. Плейтер извлек из папки пачку фотографий, сделанных полицией.

Это были стандартные снимки места происшествия. Контрастные, черно-белые, они фиксировали смерть с мрачно-назойливым вниманием к деталям, была отснята даже удлиненная тень, падавшая от обмякшего тела Ханны Дэрроу. Смотреть было почти не на что. Мебели в комнате практически никакой, балки потолка, пол из широких, но сильно выщербленных досок и грубо отесанные деревянные стены. Покосившиеся окошки в четыре стеклышка – единственная более или менее симпатичная деталь. Простой стул с плетеным сиденьем валялся опрокинутый под телом, с ноги покойной свалилась одна туфля и висела на перекладине стула. Женщина воспользовалась не веревкой, а чем-то вроде темного шарфа, привязанного к крюку в потолочной балке, голова ее наклонилась вперед, и длинные светлые волосы скрыли ужасные изменения ее лица.

Рассматривая фотографии, Линли ощутил смутные сомнения. Он передал их Хейверс и ждал ее реакции, но она вернула их Плейтеру, ничего не сказав.

– Где были сделаны эти снимки? – спросил он главного констебля.

– Ее нашли на мельнице за Милденхолл-Фен, примерно в миле от деревни.

– Мельница все еще стоит там?

Плейтер покачал головой:

– Боюсь, снесена три или четыре года назад. Но едва ли ее осмотр существенно вам помог бы. Хотя на мгновение его тон стал задумчивым, – эта Синклер тоже хотела на нее взглянуть.

– Да? – отрешенно переспросил Линли, заинтригованный просьбой Джой. Ему вспомнились слова Джона Дэрроу: Джой почти год потратила на то, чтобы найти смерть, достойную ее пера. – Вы абсолютно уверены, что это самоубийство? – спросил он.

В ответ Плейтер снова порылся в папке и вынул оттуда тетрадный листок Надорванный в нескольких местах, он был когда-то смят, а затем разгладился под прессом других бумаг. Линли быстро прочел несколько слов, написанных крупным детским почерком с округлыми буквами и крошечными кружочками, использованными вместо точек и многоточий.

Надо идти, уже пора… Вот дерево засохло, но все же оно вместе с другими качается от ветра. Так, мне кажется, если я и умру, то все же буду участвовать в жизни так или иначе. Прощай…

– Все предельно ясно, – прокомментировал Плейтер.

– Где это нашли?

– Накухонном столе у нее дома. Рядом лежала ручка, инспектор.

– Кто это нашел?

Ее муж. Очевидно, в тот вечер она должна была помогать ему в пабе, но не пришла. Он поднялся наверх, в их квартиру. Увидев записку, в панике побежал ее искать. Но не нашел. Потом вернулся в паб, закрыл его и собрал деревенских мужчин, чтобы устроить тщательные поиски. Ее нашли на мельнице, – Плейтер сверился с папкой, – вскоре после полуночи.

– Кто ее нашел?

– Ее муж. Вместе, – заторопился он, увидев, что Линли собирается заговорить, – с двумя парнями из деревни, которые вовсе не были его друзьями. – Плейтер приветливо улыбнулся. – Полагаю, вы подумали о том же, о чем тогда подумали и мы, инспектор. Что Дэрроу заманил жену на мельницу, удавил ее и сам написал записку. Но записка – ее. Наши эксперты-графологи это подтвердили. А то, что на бумаге имеются и его отпечатки, вполне объяснимо. Он же взял листок с кухонного стола, собственно, для него она и оставила эту записку. Почему ж ему было ее не взять. И потом, Ханна Дэрроу для большего веса надела на себя два шерстяных пальто и два толстых свитера. Чтобы она отправилась на прогулку в таком виде – это полная ерунда. Даже если муж и уговаривал одеться потеплее.

Театр «Азенкур» был втиснут между двумя гораздо более внушительными зданиями на узенькой улице недалеко от Шефтсбери-авеню. Слева от него располагался отель «Ройял стандарт», укомплектованный швейцаром в ливрее, который провожал свирепым взглядом всех пешеходов и все машины. Справа находился Музей театральной истории, фасад которого был украшен витринами, где разместилась потрясающая выставка костюмов елизаветинских времен, оружия и реквизита. Стиснутый этими двумя домами, «Азенкур» имел вид заброшенный и несчастный, но об этом вы сразу забывали, стоило только войти внутрь.

Хелен Клайд, прибывшая сюда вскоре после двенаддати, в изумлении замерла на пороге. Последний раз, когда она была здесь на спектакле, здание принадлежало другому владельцу, и хотя прежний, по-викториански мрачный интерьер обладал неким диккенсовским очарованием, от преобразований, затеянных лордом Стинхерстом, захватывало дух. Она, конечно, читала об этом в газетах, но и представить не могла ничего подобного.