Шел уже третий час ночи, когда инспектор Макаскин наконец уехал, пообещав при первой же возможности доложить по телефону о результатах вскрытия и заключении экспертов. Барбара Хейверс проводил его и вернулась к Линли и Сент-Джеймсу в гостиную. Они сидели за столом, разложив перед собой вещи из сумочки Джой Синклер. В очередной раз звучала магнитофонная запись, и голос Джой то взлетал, то умолкал при каждой обрывочной записи, которые Барбара уже запомнила наизусть. Услышав ее сейчас она поняла, что все оборачивается каким-то нескончаемым кошмаром, а Линли превращается в одержимого. Ладно бы это были внезапные скачки интуиции, озарения, в которых туманный образ «преступление-мотив-преступник» приобретал бы узнаваемые очертания. Но все это было больше похоже на ухищрения, на попытки найти вину там, где она может существовать только при самом безумном полете фантазии. В первый раз за весь этот бесконечный, ужасный день Барбара начала ощущать себя не в своей тарелке. В течение долгих месяцев их партнерства она осознала, что, несмотря на весь его внешний лоск и светскость, несмотря на все присущие ему атрибуты великолепия высшего света, которые она так сильно презирала, Линли оставался самым лучшим из детективов, с которыми ей когда-либо доводилось работать. Однако интуитивно Барбара понимала, что версия, которую он сейчас выстраивает, ошибочна, стоит на песке.
Она села и, в беспокойстве взяв картонку со спичками из сумочки Джой Синклер, задумалась над ней.
На ней была любопытная надпись, всего три слова: «Вино — это Плуг», где роль тире выполняла наклоненная пинтовая кружка, из которой текло светлое пиво. Здорово, подумала Барбара, забавные сувенирчики, из тех, что берешь, суешь в сумочку и забываешь. Но она знала, что рано или поздно Линли вцепится в спички как в еще одну улику, подкрепляющую вину Дэвис-Джонса. Потому что Айрин Синклер сказали что ее сестра не курила.
А все видели, что Дэвис-Джонс курил.
— Нам нужны реальные улики, Томми, — говорил Сент-Джеймс. — Ты и сам прекрасно знаешь, что все это чистейшей воды догадки. Даже отпечатки Дэвис-Джонса на ключе легко объясняются показаниями Хелен.
— Я согласен, — ответил Линли. — Но у нас будут данные экспертизы из Департамента уголовного розыска Стрэтклайда.
— Самое маленькое, через несколько дней.
Линли продолжал, словно не слышал этой реплики:
— Я не сомневаюсь, что выплывет какая-нибудь улика. Волос, волокно. Ты и сам прекрасно знаешь, что невозможно совершить преступление без единой улики.
— Но даже в этом случае, если Дэвис-Джонс был в комнате Джой ранее в тот день — а из показаний Гоувана следует, что был, — чего ты добьешься, представив его волосок или волокно от его пиджака? Кроме того, ты и сам прекрасно знаешь, что картина преступления была искажена, поскольку тело унесли, и это будет известно каждому адвокату. Насколько я понимаю, мы постоянно возвращаемся к мотиву. Улики у нас неважнецкие. Только мотив даст им силу.
— Поэтому я и еду завтра в Хэмпстед, в квартиру Джой Синклер. У меня такое чувство, что недостающие детали все там, ждут, когда их сложат вместе.
Услышав это заявление, Барбара остолбенела. Пока никак нельзя было уезжать…
— А как же Гоуван, сэр? Вы забыли, что он пытало нам сказать? Что кого-то не видел. А единственный человек, которого, по его показаниям, он прошлой ночью видел, — это Рис Дэвис-Джонс. Вы не думаете что он хотел изменить свои показания?
— Он не закончил предложения, Хейверс, — ответил Линли. — Он сказал два слова — «не видел». Не видел кого? Не видел что? Дэвис-Джонса? Коньяк, который тот, предположительно, нес? Он ожидал увидеть в его руках какой-нибудь предмет, потому что он вышел из библиотеки. Он ожидал увидеть бутылку. Или книгу. А если он обознался? Что, если позднее он сообразил, что то, что он видел, было не книгой, а орудием убийства?
— А что, если он вообще не видел Дэвис-Джонса и именно это пытался нам сказать? Или видел кого-то другого, специально пытавшегося подделаться под Дэвис-Джонса, возможно, в его пальто? Это мог быть кто угодно.
Линли резко встал.
— Почему вы так упорно стараетесь доказать невиновность этого человека?
По его резкому тону Барбара поняла, что угадала направление его мыслей. Но она тоже умела при случае бросить вызов.
— А почему вы так упорно стараетесь доказать его виновность?
Линли собрал вещи Джой.
— Я ищу улики, Хейверс. Это моя работа. И я верю, что улики обнаружатся в Хэмпстеде. Будьте готовы к половине девятого.
Он направился к двери. Барбара устремила на Сент-Джеймса умоляющий взгляд, молча призывая вмешаться, ибо знала, что сама она бессильна, что дружба куда более влиятельна, чем логика и свод правил, для процедуры полицейского расследования.
— Ты уверен, что следует завтра ехать в Лондон? — медленно спросил Сент-Джеймс. — Ведь предстоит дознание…
Линли обернулся в дверях, его лицо оказалось в провале теней в холле.