Расплата. Цена дружбы

Мила Сергеевна, зажатая на заднем сидении между телами Забинтованного и Ногая, нерешительно открыла глаза. Она была единственной из пассажиров «Мицубиси», кого огорчила несостоявшаяся авария. Когда Филимонов пошел на обгон, и центростремительная сила потащила иномарку на встречную, а в лобовом стекле убийственно ярко сверкнули фары надвигающегося джипа, Мила лишь крепко зажмурилась, подумав, что «Вот оно, избавление от кошмара». Лобовое столкновение показалось ей неизбежным. Умирать Миле Сергеевне не хотелось, она, как и все, боялась физической боли, но, все же, автокатастрофа представлялась предпочтительнее пыток и унижений, ожидавших ее в Крыму.

* * *

Когда Мила Сергеевна вернулась из травм-пункта домой, то мечтала только об одеяле и подушке. В больнице ее осмотрел дежурный хирург, но не обнаружил ничего серьезного. Два здоровенных синяка на ребрах, вывих лодыжки и разбитый локоть, да еще ободранные коленки, вот и все, чем ее наградил Бандура, которого она по-прежнему считала Протасовым. Могло быть гораздо хуже.

– После наезда? – удивился хирург. – Да вы, дамочка, в рубашке родились.

– Да уж, в рубашке, – протянула Мила Сергеевна.

Стоя босяком на ледяном кафельном полу, Мила поймала заинтригованный взгляд санитара, адресованный ее трусикам. Трусики при ударе лопнули, превратившись в пародию туземной набедренной повязки. Мила могла бы многое растолковать санитару, про последствия необратимых изменений в мозгу, но у нее не было ни желания, ни сил.

– Надо бы сделать снимочек, – изрек, зевнув, хирург. – Даже два снимка.

Через час Мила покинула больницу. Майор Торба избавил ее от соблюдения формальностей, возникающих, когда речь заходит о наезде на пешехода. Он же доставил ее домой. «Господи, да у меня ноги подгибаются», – думала госпожа Кларчук, переступая порог квартиры. На лестнице Торбе довелось буквально нести ее на руках, сказывались успокоительные уколы. Видимо, майор чувствовал определенную неловкость и даже вину перед ней, а потому в дороге не скупился на любезности, по части которых не был силен. Хоть и старался, из кожи вон, и разве что не сдувал с потерпевшей пылинки. Но, только даром тратил время. Его голос долетал до нее в виде какофонии звуков, похожей на ту, какая бывает, когда окунаешься с головой на людном пляже.

– Вы уж извините, если что не так.

Мила пробормотала, что все просто прелестно, и без сил опустилась на кровать. Майор, в смущении, откланялся. «Хорошо бы, чтоб Андрей не принял этого глупого Торбу за Протасова, – думала Мила без особой тревоги. Тревогу у нее принудительно убрали уколами. – Ато еще вышибет тому мозги. По ошибке. А майор такой любезный, что даже на милиционера не похож». Надо было съездить за сумкой, спрятанной, по ее мнению, на совесть, а то: «раз начались неприятности, то следует опасаться продолжения. Это их замечательное свойство, базирующееся на каком-то неведомом науке законе. Который просто существует, и все. Вне зависимости от пожеланий трудящихся».

«Мы же не хотим осчастливить какого нибудь бомжа, который явится, за картонными коробками. Хотя и не жалеем самих коробок. Да забирайте, Бога ради».

Еще Мила хотела под душ, но безграничная усталость, умноженная успокоительной инъекцией, буквально приковала ее к матрацу. «А еще бы не помешал глинтвейн. Хорошая, керамическая кружка, полная горячего и крепкого напитка. Тем более, что в кухонном шкафчике, кажется, завалялась бутылочка марочного красного вина». Но, вместо того, чтобы отправляться на кухню и смешивать напиток, Мила Сергеевна медленно стянула одежду и сбросила ее на пол. Последними трусики, которые еще заинтересовали санитара. Точнее, остатки трусиков. Потянулась за теплым махровым халатом и высокими шерстяными носками. Переодевшись таким образом, госпожа Кларчук закуталась в несколько пледов, свернулась калачиком и почти что сразу заснула.