Расплата. Цена дружбы

Волына хлопнул себя по лбу, в отчаянии всплеснул руками:

– Твою мать, зема! Я и не подумал! Ну и голова у тебя. Варит, по-любому. Где ж тогда Валеркин чемодан? Е-мое, зема?! Протасов меня казнит!

– Тебя за что? – удивился Планшетов. – Пускай хозяйке предъявы кидает.

– Ей кинешь, зема.

– А где они лежали?

Волына ринулся по проходу между койками, упал на колени, и кряхтя, нырнул под ближайшую.

– Нет! – сокрушался Вовчик мгновением позже. – Бляха-муха, сам погляди!

– Хозяйка забрала, – предположил Планшетов.

– Ну, я ей… – начал Волына, яростно вращая белками.

– Смотри, Вовка, как бы она в ментовку не стукнула.

Зрачки Вовчика расширились от страха:

– И то верно…

На какое-то время Волына потерял способность соображать. В отличие от Планшетова, который сохранял трезвый рассудок.

– Куда они, тогда, спрашивается, подевались, а, Вовка? Родственники, я имею ввиду.

– Не знаю. – Честно признался Вовка. – Видать, на хозяйской стороне. Отмечают.

– Как, интересно, если окна темные? Сколько их человек?

Волына наморщил лоб, подсчитывая.

– Ну, брат, вроде. Жена. И дочери. Хозяйка говорила, на выданье. То есть взрослые, почти. Мол, совсем им в Чуркистане невмоготу стало. Ни работы, ни прохода. Вырванные годы, а не жизнь.

– Могли они на хозяйской половине расположиться? – уточнил прагматичный Планшетов.

– Навряд ли, зема. – Прикинув, сказал Вовчик. – У Ирки в спальне койка. «Та самая, в какую мы с Валеркой метили, а она так, понимаешь, и не пустила». Да у детей ее две кровати. Кухня и коридор. Тесно там. Негде разместиться. И потом, если б они туда все заперлись, зачем шмотки тут кидать?

– Твоя правда, – кивнул Планшетов. – А ты все равно, сходи, разведай.

Молча кивнув, Волына выскользнул за дверь. Как только он ушел, Юрик бегло осмотрел пожитки новых постояльцев. Чемоданы были обтрепанными, ветхими, вещи тоже не блистали новизной. Обыкновенный скарб, который тащат с собой люди скромного достатка, когда перебираются с место на место. Когда их подхватывает Великое Переселение Народов, представляющееся Великим только на страницах учебника истории, а изнутри оказывающееся пропитанным вонью плацкартов и вокзалов, дискомфортом и страхом не найти работу на новом месте. Затем его внимание привлек ридикюль, потертый, но еще вполне добротный. Юрик подумал, что он вполне годится для документов. Его догадка немедленно подтвердилась. Он завладел тремя серпасто-молоткастыми паспортами граждан исчезнувшего с политических карт Союза ССР и одним зеленым Свидетельством о Рождении, из чего сделалось ясно, что младшая девочка беженцев не достигла восемнадцати лет.

– Журавлевы, хм, – бормотал Планшетов, – Игорь Иванович, 49-го года рождения, Надежда Анатольевна, 53-го, Светлана Игоревна, 74-го. Угу. Так и есть, прописочка бухарская. Эмигранты… – Ему попались железнодорожные билеты, а за ними бумажка, на которой крупным, каллиграфическим, явно женским подчерком было написано:

253156, Киевская обл., п.г.т. Софиевская Пустошь,

улица Павлика Морозова, 72.

Хозяйка – Ревень Ирина Владимировна.

Дом одноэтажный, удобства во дворе

5 долларов в месяц за комнату

Отложив бумажку, Планшетов растер лоб.

– Ничего себе, сестра. Крохоборка. С родственников дерет, как с чужих. Ну и ну, чуваки… Вот жила, а?

Обнаруженный вслед за паспортами кошелек был тощим и навевал уныние. Перебирая мелочь, Юрик отложил ридикюль в сторону, и тут его внимание привлек холщовый мешок, пошитый в виде пояса, таким образом, чтобы носить под одеждой.

– Чтоб мне провалиться, если там не деньги, – пробормотал Планшетов, и потянулся за поясом. Он оказался прав. Пояс был густо нашпигован банкнотами. Денег было недостаточно для какого-нибудь наркокурьера из художественного фильма. Речь скорее шла о проданной квартире в многоэтажке и сбережениях, копившихся старательно и годами.

– Ну и ну, – сказал Планшетов, подумав, что пояс, вероятно, проделал немалый путь на животе госпожи Журавлевой, из Азии в Европу, и не для того, чтобы валяться, вот так вот, у всех на виду. «Заходи, кто хочешь, и бери, сколько влезет…»

– Фигня какая-то…

– А ты думал, зема! – сказал Волына, с шумом вваливаясь в комнату. От неожиданности Юрик выронил находку, и она тяжело упала на пол. – Чудеса, по-любому.

– Что у тебя? – спросил Юрик, как только к нему вернулся дар речи.

– Обосраться и не жить, земляк. Хата пустая. Ни души. Ни пацанов, ни хозяйки, ни этих долбанных пингвинов из Бухары. И наших с земой пушек тоже нет.

– Может, они действительно в гостях?

– Может и так, зема. Только дверь была незапертая. Как бы я иначе туда попал?

Юрик озадаченно потер переносицу. Вообще-то, в селах не принято запирать двери. Но, только не в тех, что граничат с мегаполисами. Это уже совсем другие села.