Она опускает голову и качает ею, как будто у нее не хватает сил удержать ее. Я наращиваю темп, пока она не начинает учащенно дышать, быстро приближаясь к кульминации, и тогда я отступаю.
― Нет? ― Я хмыкаю, смазывая палец в ее соках, а затем подношу его к ее задней дырочке. Раздвинув ее ягодицы одной рукой, я наклоняюсь и плюю прямо на ее тугой вход.
Я не даю ей времени отреагировать или сопротивляться. Надавливаю пальцем вперед, мимо ее отверстия и через плотное кольцо мышц.
Она отталкивается от стены, прижимается спиной к моей груди, ее рот раскрывается в беззвучном крике. Я наблюдаю за ее реакцией хищными глазами, мне нравится видеть, как ее ошеломляет то, как я прикасаюсь к ней.
Черт, ее задница такая тугая, что я задыхаюсь.
― Плохих девочек трахают пальцами в задницу, пока они не признают правду.
Я выхожу из нее и медленно вхожу обратно, моя вторая рука отпускает ее и ложится на ее шею.
Я откидываю ее голову назад, чтобы заглянуть ей в глаза, пока она переваривает ощущения, проносящиеся через нее.
― О, блять… ― Она задыхается.
― Именно так, любимая. Это так приятно, правда? Так полно, что это кажется нереальным. ― Выдавливаю из себя, сдерживаясь: ― Но это наказание. Дело не в тебе.
С этими словами я вытаскиваю палец и вставляю его обратно.
Она рывком встает на цыпочки, или, по крайней мере, пытается это сделать, но я хватаю ее за шею, чтобы удержать на месте, и, используя свою хватку, вхожу в нее в бешеном темпе.
Я знаю, что завтра она будет чувствовать боль, но сейчас трение сводит ее с ума. Она извивается и хнычет, отчаянно ища разрядки. Я удивлен тем, как сильно она, похоже, наслаждается этим.
― Конечно, тебе это нравится, моя маленькая лгунья. ― Говорю я, резко прикусывая мочку ее уха.
Она мычит и издает другие отчаянные, не поддающиеся описанию звуки.
Я чувствую, как ее мышцы начинают пульсировать вокруг моего пальца, и я продолжаю, поднимая ее все выше и выше по мере того, как мы приближаемся к пропасти.
― Признайся, что ты лгунья.
Она качает головой. Я опускаю руку с ее живота на киску и начинаю гладить ее клитор в такт движениям моего пальца в ее попке.
― Признай это.
Она снова качает головой. Она так близка. Девушка упирается тазом в мои руки, ища последнего прикосновения, но я не даю ей этого сделать.
― Признайся, Тайер.
Я снова щелкаю ее клитор. Резкий крик срывается с ее губ.
Ее руки сжимаются в кулаки рядом с головой, прислоненной к стене. Она уже совсем рядом, трепещет от желания кончить, и я резко щипаю ее за клитор.
Она замирает, ее мышцы сжимаются вокруг моего пальца, и я вытаскиваю его прежде, чем она кончает, отступая назад и резко обрывая ее оргазм.
От потери моего тела у нее подгибаются ноги, и она частично прижимается к стене.
Тайер выглядит совершенно непристойно: все еще стоит у стены, с задранной юбкой, колготки обтянули бедра, трусиков нет, ноги раздвинуты, когда я стою у нее за спиной.
Все мои силы уходят на то, чтобы не упасть на колени и не уткнуться лицом в ее сладкую киску. Я вижу, как она капает отсюда, зовет меня.
Она смотрит на меня через плечо, одержимая похотью и смущенная.
― Что ты делаешь?
― Я же сказал тебе, что это наказание. Неужели ты думала, что я заставлю тебя кончить?
Она поворачивается, ее рука тянется сзади, чтобы поправить юбку.
― Ты не можешь оставить меня в таком состоянии. ― Она говорит, запыхавшись.
― В каком состоянии? ― спрашиваю я, с довольной улыбкой рассматривая румянец на ее груди и щеках.
Я делаю это с ней.
― Мне нужно… мне нужно… ― начинает она, а затем шепчет, как будто мы не вдвоем в этом шкафу. ― Мне нужно получить разрядку.
― Тебе нужно кончить?
Она краснеет еще больше, прежде чем поднять подбородок и встретиться с моим взглядом.
― Да.
Я поднимаюсь на ноги, возвышаясь над ней.
― Тогда скажи мне правду.
Слова едва успевают вырваться, как она хватает края свитера, поднимает руки и срывает его, отбрасывая в сторону.
Я хищно наблюдаю за тем, как ее руки переходят к пуговицам рубашки, расстегивают их, открывая белый бюстгальтер.
Я чувствую, как во рту скапливается слюна, когда вижу ее грудь, идеально подходящую для игр и сосания, и гладкий живот с созвездиями косметических точек, по которым так и хочется провести языком.
Она снимает рубашку и отбрасывает ее в сторону, оставаясь передо мной в одних лифчике, юбке и приспущенных колготках.
Она широко раскидывает руки и опускает их в стороны в знак «вот она я», прежде чем добавить:
― Я порвала с ним.
Мои глаза медленно, не торопясь, перемещаются от следов красоты вверх по ее телу.
Когда мой взгляд встречается с ее взглядом, ее слова проникают в мою кровь, и во мне зарождается такое чувство собственничества, какого я никогда раньше не испытывал.
― Что ты только что сказала?
― Я одинока, ― говорит она. ― Вчера я рассталась с Картером. Я хотела сделать это еще накануне, но ты держал его в заложниках у себя дома, а потом напоил его. ― Она обвиняет, а затем добавляет: ― Он уехал. Ну, по крайней мере, я так думаю. Он забрал свои вещи и ушел, и с тех пор я ничего о нем не слышала.
Она замирает и смотрит на мою реакцию.