Расправляя крылья 1. Шаг перед пропастью

— Это точно. Надеюсь, этот паршивец и остальное возьмет от деда, не только умение встревать в скользкие ситуации. Ну, рассказывай, горе мое! — усмехнулась она.

Я пожал плечами. Значит, так? Хорошо, буду играть по новым правилам. Племянник — значит племянник. Держись, тетушка!

— А чего рассказывать? Я так понимаю, Бергер и её девочки собрали и смонтировали для вас самый полный фильм о произошедшем, вы не раз его просмотрели и видели, что было и как. От себя хочу добавить, что мне жаль, что не прикончил того урода, который ударил сеньориту…

— Прикончил, — перебил собеседник королевы. — К счастью, прикончил. К счастью для него, разумеется.

Сказал это он с еле заметной злостью, глаза его, и так немного узкие — чувствовалось присутствие в крови энное количество азиатских генов, сузились в две грозные щелочки. Я поперхнулся.

— Но я же…

— Продолжай, — грозно прищурилась королева и пригубила кофе из чашки.

— Мне нечего продолжать, ваше величество! — вытянулся я. — О содеянном не жалею и не раскаиваюсь. Хотите наказать меня — наказывайте. Хотите выслать, сравнять с землей — равняйте. Вышвырнуть в атмосферный шлюз?.. Ваше право. Но мне добавить нечего.

Молчание. Главы государств переваривали услышанное.

— Видишь, Алекс, какой стервец! — наконец, кивнула королева собеседнику, который продолжал наблюдать за «домашним концертом» через свои щелочки. — И как с такими работать?! — Вздох. — Я его в корпус отдала, чтоб девочки его там подтянули. Сам понимаешь, кабальеро, честь сеньориты… Он и так был мальчик с принципами, а теперь их сделали ещё и гипертрофированными, чересчур острыми.

Королева поставила чашку на стол, вздохнула и развернула кресло ко мне.

— Не раскаиваешься, значит? — в её голосе послышалась неприкрытая угроза.

— Никак нет! — вытянулся я.

— И если подобное произойдет ещё раз, поступишь также?

— Так точно, ваше величество!

— Даже зная, к чему это приведёт?

Я молчал.

— Ты в курсе, что в больницах оказалось несколько тысяч пострадавших? Почти пять сотен из них — тяжелых? А больше ста человек погибли?

— Так точно, ваше величество! — отчеканил я.

— И всё равно согласен, чтоб по твоей вине подобное произошло ещё раз?

Все, мой выход. Не как мальчика Хуанито, а как принца, её племянника и внука дона Филиппа, величайшего человека своего времени по словам его собственных врагов.

— Ваше величество, то, что произошло, произошло бы и без меня, — нагло ухмыльнувшись, парировал я. — Я стал спичкой, поджегшей горючую жидкость. Спичка это плохо, согласен, и она виновна, что она спичка. Но её вины в том, что вокруг была разлита горючая жидкость, нет.

Пауза.

— Если бы не сейчас, подобное произошло бы позже, — продолжил я. — На это были объективные причины. И ни я, ни вы, ни сеньор Ноговицын, — кивнул я на её гостя, — не в силах противостоять этому.

— Понимаете, ваше величество, в стране вот уже десяток лет проводится деструктивная политика, — зло выдохнул я, — максимального благоприятствования представителям марсианской диаспоры. Именно деструктивная! Те преступления, что совершают марсиане, за которые венериане были бы жестоко наказаны, им прощаются. Их нападения на венериан остаются без ответа, спускаются на тормозах. В итоге венериане, ваши подданные, чувствуют себя брошенными, покинутыми собственной властью, что порождает ожесточение — и к власти, и особенно к марсианам. Марсиане же чувствуют безнаказанность, что они — хозяева этой планеты, могут делать здесь всё, что хотят, и борзеют ещё больше.

Я говорю вам это потому, что вы сидите тут, во дворце, — окинул я руками стены кабинета. — Над городскими куполами, и, скорее всего, знать не хотите, что происходит под ними. Вам достаточно отчетов, которые предоставляют министры и главы служб, в которых говорится об Альянсе, венериано-марсианской дружбе, сотрудничестве и иных глобальных вещах. Но жизнь — не скупой отчет… И кстати, вы сами мне это говорили, именно в этом кабинете, пару месяцев назад.

Внутри королевы кипела буря, война желаний убить меня сейчас, растерзав на месте, или сдержаться и наказать потом, более изощренно. Но внешне она это не показывала, удерживая бесстрастную маску. Ещё мне показалось, что она получала от моей отповеди некое мазохистское удовольствие, и именно оно удерживало её от выражения чувств и немедленной расправы. Тем не менее, невзирая на её реакцию, я продолжил:

— Венериане ненавидят марсиан. Ненавидят вот уж как десять лет. И власть всячески подливает в огонь ненависти всё больше и больше масла.

Вы ведь не могли не заметить, что погромы начались одновременно по всему городу? А в марсианский квартал кроме вечно неспокойных футбольных фанатов направились и вполне себе респектабельные люди? Спортсмены, обыватели?

Это был пик, апофеоз ненависти. У них появился шанс выразить её в кулаках, выплеснуть наружу, и они им воспользовались.