Расправляя крылья 1. Шаг перед пропастью

— Тупик с королевской кровью, — не согласился я. — И чрезвычайно простым способом легализации на политическом Олимпе планеты.

— Слишком жесткие будут последствия, — не согласилась она. — Стране не нужна конфронтация в лице Фрейи, королевы, поддерживаемой Феррейра, и тебя, мужа её сестры, поддерживаемого всеми остальными. Это война, Хуан, жестокая война, ослабляющая государство. Феррейра придется давать окорот, максимально жестко, а таких войн без потерь не бывает. Плюс, сама Фрейя — ты не представляешь, какая она властная. Ей тоже нужно будет дать окорот, и это гораздо большая проблема, чем все Феррейра вместе взятые.

— Потому, что здесь надо будет обойтись без потерь… — грустно заключил я.

— Угу. — Кивок. — Потому тебя и учат всему, что может потом пригодиться ТАМ, в той битве. Но ты не маленький, сам давно это понял.

Да понял я, понял. Ничего нового разговор мне не открыл, за исключением статуса девочки с белоснежными волосами. Одни мысли о которой вновь, как и в прошлом году, переворачивают меня наизнанку, сводят с ума.

— Ты не могла сказать раньше, что она — принцесса? — по-свойски спросил я. А чего, свои люди, предмет беседы понятен, тайны раскрыты…

Только теперь Мишель посмотрела на меня иными глазами — оценивающими, напряженными, суженными. Пытающимися просветить насквозь, как рентген. Я засчитал очко — похоже, только сейчас поняла, что я блефовал, и о роли её младшего высочества в своей жизни лишь догадывался. Но смотрела сеньора начальница без испуга — видимо, была к такому повороту событий готова (а скорее всегда была готова, ждала лишь, когда выстрелит).

— А зачем? — ответила она, окончательно всё поняв и успокоившись. — Смысл?

— Смысл? — Я подался вперед. — Ты знаешь, как я к ней относился! Что ради нее в принципе и совершил это безумство — пришел в ваш долбанный корпус!

— Пришел, — согласилась она. — А дальше? Дальше что, Хуан?

Она тоже подалась вперед, ко мне, схватив руками за грудки и толкнув на люк кабины.

— Ты знаешь, почему они не решаются начать вторую фазу? До сих пор, хотя прошло уже столько времени? — Глаза её пылали, и мне стало страшно. Наверное, впервые. Я увидел, что у этой женщины в душе, увидел её презрение, её ненависть в свой адрес, которые она тщательно маскировала всё это время ввиду «политической необходимости».

— Потому, что ты — тряпка! — вырвался её крик, напоминающий рык зверя. — Сопливая тряпка, льющая сериальные мыльные сопли, вот кто ты!

Слова её срывались с бешеной энергией и больно резали душу. Потому, что она не лицемерила, не врала (что у нее в порядке вещёй). Она была искренняя, и эта искренность разила похуже самой лучшей лжи.

— У тебя куча талантов, — продолжала разоряться она. — Сильный, умный, понимающий человеческие души. Способный к планированию операций — это все инструкторы подтвердили. Преподаватели тобой не нахвалятся. Но на деле ты «сливаешь» все свои достоинства сентиментальным дерьмом, которое так и лезет изнутри!

Она сбилась, начав остывать. Отпустила. Но голос продолжал лучиться желчью.

— Да, морду набить марсианам ты можешь — там ведь думать не надо. И повести парней в бой с превосходящим противником. И окружить взвод условного противника на полигоне, после чего методично расстреливать его, пользуясь рельефом, не неся потерь — это ты можешь тоже. Но ты ТРЯПКА, Хуан! — закричала она. — И пока ты не выкинешь из себя всю свою дурь, так и будешь бесправным кадетом, «малышней», день за днем, год за годом! Так и будешь сидеть на базе, изучая одни и те же дисциплины! А после станешь никем иным, кроме презираемого тобой «мяса», частью резерва. И Лея, да и все остальные члены Совета, сделают всё, чтобы ты никогда не засветился, не встретился с Бэль и не испортил планы на будущее этой планеты.

Она окончательно успокоилась, откинулась назад, сделав несколько тяжелых вздохов.

— Мы решаем судьбы государства, Чико. Всей Венеры. Ста десяти миллионов человек. А так же тридцати миллионов марсиан, членов Альянса. У нас нет возможности отвлекаться на личное.

Да, с Бэль ты познакомился раньше. Да, с нею у вас что-то было, причем обоюдное — эта мерзавка в поисках тебя чуть не разгромила твою школу. Но думать ты должен не о ней и не о себе. И не о Фрейе с Мариной. И не, прости за прямоту, о Пауле с девочками.

— Думать ты должен о ВЕНЕРЕ, мать твою! — снова сорвалась она на крик. — И вот когда мы увидим это в тебе, превалирование государственного над личным, когда увидим в тебе мужа, а не мальчика, только тогда начнутся и вторая, и третья, и четвертая фаза!

Вновь выдохлась. Ох, и трудно достаются иногда некоторые слова. И оттого ранят они гораздо больнее, чем сотни других, эмоциональных, но не таких искренних.

— Так что сиди пока на базе, юноша, и не высовывайся — тебе же будет лучше, — подвела она итог. — Отпустить тебя мы больше не можем, даже если захотим. А значит, так и будем растить рядового бойца резерва. Извини, Чико. Жизнь есть жизнь, ничего личного.

* * *

Молча ехали долго. Наконец, я не вытерпел:

— У меня так сильно много возможностей думать о Венере?