Распутье

Попыталась высвободиться — куда там! Вцепился мёртвой хваткой. А глаза бешенные.

— Шлюха! — кожу обожгла пощёчина. — Так-то она меня ждала!

Я окаменела, а малайонец, брызгая слюной, продолжал орать. Столько всего я о себе услышала! Суть сводилась к тому, что чья бы корова мычала, то есть молчи, Ира, и о претензиях не заикайся. Андреас же святой, сомневался ещё, принимать ли предложение баронессы, честно терпел до прошлого новолунья, хотя от недотраха даже болеть начал. Но как же, он верность хранил потаскушке, которая обманывала несчастного большого мальчика. Обещала ждать и любить, а сама, задрав хвост, спешила под другого.

Никогда бы не подумала, что Андреас способен на такое, что его лицо исказит гримаса ярости. Что он ударит, оттолкнёт и велит просить прощения.

— Мне ещё думать, что с твоим ублюдком делать, — не сказал — выплюнул малайонец. — Отцу оставь. Чужой крови нам не надо. И, — он выразительно глянул на меня, раздавленную, потерянную, — мы сейчас пойдём в спальню, и ты там будешь долго и обстоятельно доказывать, что я должен на тебе жениться. По первому моему требованию станешь доказывать, пока не поверю. А сейчас я не верю, Иранэ.

И это стало последней каплей.

Оттолкнула Андреаса и ринулась вон. Тот попытался остановить — я припустила ещё быстрее.

Не желаю его видеть!

А в ушах всё ещё стояло: «Шлюха!» Да, Андреас сказал в запале, но это его не оправдывает.

Щека пылала: оплеуха вышла знатная.

Вот и малайонец меня ударил. Они со Свеном уравнялись. Сработала женская истина: «Все мужики одинаковые». А раз так, хочу к мужу. Он хотя бы не изменял и любил. Наверное. Теперь я ни за что не могла поручиться.

Глава 24. Распутье

Не знаю, сколько в тот день я проплакала. Просто лежала и ревела в подушку. Даже не ела: кусок в горло не лез.

Кажется, приходил кто-то: слышала, как хозяйка не пускала. Мелькнула мысль: Андреас! И другая: хорошо, что не пустили. Видеть его не желаю.

Потом, наконец, свернувшись клубочком, заснула. Каюсь, просыпаться не хотелось. Даже появились мысли о таком своеобразном самоубийстве.

Меня разбудили.

Шум. Режущий глаза свет. Недовольный громкий мужской голос. Кисловатый запах пота.

Заворочалась, но глаза не открыла. Не хочу.

Кровать скрипнула и прогнулась под весом тела.

Запах пота усилился. На меня упала капля воды, заставив вздрогнуть. Холодная.

— Иранэ? Я знаю, ты не спишь.

Свен. Вернулся, значит.

Вздохнула и неохотно разлепила глаза. Тон мужа подсказывал, он не ласкаться собирался. Так и есть: сидит, скрестив руки на груди, смотрит исподлобья. Потный, грязный, в верхней одежде.

Мешки с покупками свалены в углу. Однако, хорошо же муж прибарахлился!

— Оденься! — отрывисто приказал Свен.

— Зачем? — испуганно пискнула я.

Не нравилось мне выражение его лица, очень не нравилось!

— Потому что замёрзнешь. Разговор-то долгий.

— Знаешь, — помолчав добавил Свен, — не дай я слова и не будь ты беременной… За такое палкой учат и на хлеб-воду сажают.

— За что? — начиная осознавать суть преступления, уточнила я и на всякий случай отползла на дальний край кровати, подальше от мужа.

Тот мои телодвижения заметил и хмыкнул:

— Не бойся, не ударю. Руки чешутся, но не ударю. Свен Гилах слово держит. А вот ты своё нет. Стоило уехать, как сукой к малайонцу рванула. Хоть бы о ребёнке подумала, шалава, раз честь мужа для тебя — пустой звук.

И опять это тягостное молчание.

Он смотрит, я виновато опускаю глаза и наощупь тянусь за платьем: спросонья в одной рубашке холодно.

— Молчишь, значит, — мрачно процедил Свен, встал и со всего размаху ударил кулаком по стене. Доска треснула, на костяшках пальцев мужа выступила кровь. — Признаёшь. А ей подарки привёз, порадовать хотел. Порадовал. Не вернулся бы, обрадовалась, да?

Маг обернулся и одарил обвиняющим взглядом. Выражения лица не видела: по-прежнему изучала смятую простыню.

— Ничего не было, — прошептала я, ощущая себя раздавленной мошкой.

Сначала Андреас, сейчас Свен. Хоть бы ударил! Хотя за что? Не изменяла я ему, это мне изменили. Знала бы…

Уронив голову на руки, разрыдалась и зачем-то пожаловалась:

— У него другая. Знатная.

Ответом мне стал очередной треск: Свен вымещал гнев на мебели. Потом звон — миска. Сейчас разобьёт кувшин.

Слёзы застилали глаза. Я тоненько скулила. Никогда не понимала, как так можно, считала это некрасивым, а теперь поняла: организму не прикажешь.

— Что в гостинице случилось? Почему ты здесь?

Свен взял себя в руки и прекратил громить номер.

— Виконт… — сквозь спазмы рыданий пробормотала я. — У хозяина спроси. Не могу!

И в отчаянье, осмелившись взглянуть на мужа, выкрикнула:

— Я с ним не спала, я его видеть больше не хочу!

Свен замер, замотал головой. Видимо, не сложились кусочки головоломки. Неверная жена ведь должна обожать любовника.

— Тебя видели с ним, — взяв себя в руки, продолжил обвинительную речь муж. — Вы с ним обедали, ругались. На глазах у всех! Ты чуть ли не в любви ему призналась! А теперь представь, каково мне? Шёпотки за спиной, грязные намёки. Ждала жена, называется! Так ждала, что к другому в постель прыгала