Распутье

– Что лупаешь? – Ваня набирал обороты. – От меня люди не уходят – я только сам их вышвыриваю! Так вот вас двоих рядом со мной не будет! И тебе мною не стать – не будет в мире второго Ивана Морозова. Вы, выблядки, все только черновики и подделки! Я же тебя собственными руками поднимал, как родного, у меня роднее тебя людей не было… – его начал подводить голос, но Иван его обуздал, продолжив спокойнее: – В тебе не сомневаюсь, ты не подставишь, но вовремя заткни рот этой зубастой гадюке, когда она вдруг вспомнит все плохое и забудет все хорошее. Заткни ей рот, Коша, если ты не окончательно скурвился… И сдохните где-нибудь подальше от меня – как каждая тварь, кого я из своей жизни выкинул, как каждая тварь, которая не понимала, каково было под моим крылом…

Я вытянула Кошу из палаты за локоть, он буквально размазался, растерялся в пространстве. Но я в тот момент уже все понимала – Иван принес немыслимую жертву, а Кошу любил сильнее, чем кого бы то ни было. По странной причине вдруг захотел, чтобы тот прожил свою жизнь, – так самый лучший отец заботится о самом любимом сыне. Освободил от себя, от своей любви и от начертанного будущего. Это был его перекресток, его распутье – Иван, который в жизни ни на кого не оглядывался, принял самое справедливое свое решение в отношении единственного человека, которого по-настоящему любил. И Коша, в эту минуту ставший похожим на потерянного подростка, которого только что вытащили из ямы, это тоже когда-нибудь поймет. Еще совсем немного, и Коша навсегда перестанет быть Кошей. Превратится в кого-то по имени Руслан – личность с темным прошлым и непонятным будущим, которое он будет определять сам. Сиротой с самым настоящим отцом, который дважды сделал ему подарки в виде кардинальных жизненных поворотов, а отомстил за предательство тем, что не позволил отблагодарить.

Эпилог

Иван не ошибся в главном: мы уже через неделю осознали себя случайно выжившими Ромео и Джульеттой. Смотрели друг на друга и пытались понять, что же теперь делать и как теперь чувствовать.

Кипр мне сразу не понравился. Беспощадное солнце и непривычный для уха гомон. Руслану же было все равно. Мы и направление-то выбрали наугад, почти без осмысления – не было сомнений, что Иван разозлится, если обнаружит нас на его территории. Деньги тоже были, хотя Руслан и не успел продать московскую квартирку – потом когда-нибудь, далеко не это самое важное. Улетела я по новым документам, которые он успел мне сделать. Некая Елена Сидорова обладала передо мной неоспоримым преимуществом – она никогда не бывала замужем, и мне этого было достаточно, чтобы начать пользоваться новым паспортом. Именно таким образом я и отметила наш с Иваном развод. А если он захочет по-настоящему развестись, то непременно это как-нибудь устроит – меня найдет хоть на другом конце Земли или организует мои похороны. Это тоже неважно.

Важным же стало другое – полная потеря Русланом ориентиров. Он как будто понимал о поступке Ивана даже больше моего, но перестроиться не мог. Моего английского хватило, чтобы снять каморку над магазинчиком на пару недель и на двух пальцах общаться в летних кафе, нам пока было не до обустройства собственного быта – в себя бы прийти. Английского Руслана хватало на меньшее, но достаточное – покупку очередной бутылки виски, которую он вечерами медленно тянул на мансарде, не отвечая на вопросы, будто их не слышит. Я прекрасно понимала, что его нужно как-то растормошить, как и понимала, что тормошить бессмысленно – он или найдет себя сам, или уйдет еще дальше. Десять лет его растили как наследного принца – и вдруг он оказался сам по себе, без привязки, без корней. Каждый вечер я с ужасом понимала, что меня он спонтанно корнями так и не назначил.

Еще через неделю я подошла к нему, села рядом и не удивилась трезвости – он почти постоянно пил, но отчего-то не пьянел. Поджала под себя ноги, уперлась лбом в перекладины, в который уже раз окинула взглядом пейзаж. Отсюда море не было видно – нам было плевать на море, мы сняли первое попавшееся жилье у первой попавшейся хозяйки, способной два слова по-английски связать. Внизу простиралась старая узкая улочка с полуразбитыми небогатыми домами – чистая и довольно экзотичная, но туристы видят совершенно не тот же Кипр, который наблюдали мы.

– Руслан, – я отважилась начать, быть может, самый серьезный разговор в жизни, – почему ты все еще не ушел?

– Потому что люблю тебя, – отозвался он равнодушно, даже не глянув на меня.

Это было первое его признание в чувствах, и оно не вызвало ровным счетом никакого отклика в душе – из-за тона, которым было произнесено, из-за полной безнадежности. И я продолжила спрашивать на той же ноте:

– Но ты думал об этом.