Распутье

Под утро долго отмывалась в душе – для меня это был период отдыха для всего тела, когда хоть от джинсов можно отдохнуть. Расклеиваться уже не хотелось, и я не прилагала к тому усилий. Все-таки как меняется общение, если совсем немного скорректировать отношение к человеку. Да и Коша смотрит без привычного полного равнодушия – он, оказывается, и на юмор способен, когда я в очередной раз не успевала правильно перехватить его руку при ударе.

Когда вернулась, Коша уже улегся – снова только головой на матрас. И я не удержалась – пожалела. И пусть он все еще верный хозяйский пес, но и собак нужно жалеть. Особенно когда знаешь, что собака обладает человеческой речью и имеет свой, пусть и странный, характер.

– Коша, да ложись ты рядом. Хоть раз нормально выспишься.

– Еще чего. Вдруг у меня по пьяной лавочке рефлексы включатся?

Он вовсе не был пьян – зачем-то преувеличивал. Но усмехнулась я по другому поводу:

– А я-то подумала, что ты все рефлексы научился отключать. Расписывал-то!

Уговаривать, понятное дело, не стала. Наверное, он прав в том, что никакой двусмысленности не допускает. Потом Ивану сможет с полной искренностью доложить, что меня пальцем трогал лишь при отработке захватов и ударов, – для него эта честность важна. Преданность – она ведь не только в том, где поймать могут, она в подсознании прошита базовой программой.

* * *

А на следующий день мы дождались освобождения. Иван пришел сам. Я едва не взвизгнула, увидев мужа. И он широченно улыбался, раскрывая объятия, в которых я и оказалась через секунду. Гладил по волосам, просил прощения за некомфортное приключение, но я уверенно заверяла:

– Да ничего со мной не случилось, Вань, не сахарная! И слава богу, что все обошлось… – невольно добавила вопрос: – Обошлось же?

Муж выпустил меня и повернулся к Коше.

– Рад, что ты в норме, сынок. Хотя и злюсь на тебя, аж врезать охота.

Коша даже не переспросил: «За что?». Просто ждал продолжения. Но я напряглась – не за то ведь, что меня выручил, нарушив приказ? Ваня не может всерьез ему это в вину ставить! И за это время мы с Кошей не то чтобы сблизились, но дошли все-таки до той точки, что я готова встать на его защиту, если таковая понадобится.

Но Иван заговорил о другом:

– Можно возвращаться домой, мы с ребятами там все вверх дном перевернули, теперь стопудово безопасно. Но ты, Кош, сначала одно пообещай: никаких терок, даже если Фатых в гости ко мне приедет, то руку пожмешь и глазки в пол опустишь.

– Что, простите? – Коша все-таки выдал легкую растерянность. – Вы с Алаевым опять в мире?

– А мы из него и не выходили! – удивил обоих Иван. – Не он это, не он! Понял? Я за последнюю неделю толком не спал и не срал, всех на уши поднял, но ничего не нашел, чтобы его слова опровергнуть. Да и не кретин он настолько, сам знаешь.

– Вы уверены, Иван Алексеевич?

– Почти на сто процентов. – Муж задумался. – Тот бык, которого вы в машине замочили, в его братве был, точнее во внешней охране, но полгода как его оттуда вышвырнули. Алаев его называет исполнительным, но впадающим в панику по любому поводу. Для быка истеричность – это пиздец, а для других задач тот был совсем дебилом.

– Алаев может и врать.

– Может. И мотив у него есть. Но такие люди не ошибаются, Кош. Если Алаев тебя снять снайпером хотел, чтобы на него не подумали, то сделал бы это иначе, чем раньше делал. Ведь возле фитнес-центра почти его росписью подписались! А если бы он не тихо тебя хотел убрать, то зачем же так упорно в отказ идти – мол, не при делах и впервые слышу. Ненавижу эту мразоту, но трусом или идиотом не считаю. Потому ты сидел здесь, чтобы разборки без доказательств не начались. У нас с ним и так обострилась напряженка, если она вообще когда-то утихала.

Коша покачал головой – он явно сомневался в выводах Ивана или, как минимум, не пребывал в той же абсолютной уверенности. Однако продолжил от его слов:

– Допустим, что так. И если вы правы, то приняли самое разумное решение: меня на время убрали, чтобы обстановку не нагнетать, и быков не запустили. Кому-то очень хотелось, чтобы два самых влиятельных человека друг другу в глотки вгрызлись? Но тогда это может быть кто угодно – какая-нибудь мелкота или новички, которым доли на рынке не хватило. Они вышли на алаевского дебила и нашего Хребта, чтобы картинка сразу сложилась. Алаев бы думал, что мы перекупили его бывшего сотрудника, а мы – что он нашего.

Иван с тяжелым вздохом кивнул.

– Хребта, похоже, давно перекупили. Ребята подтвердили, что он среди своих нерв на старых врагов поднимал. И вот тебе моя претензия – ты на кой хуй Хребта замочил? Допросили бы пацана, сейчас бы уже выкашивали всех виноватых. И невиновность ебучего татарина бы уже под сомнения не ставили – вот верю ему, по логике сходится, но все равно свербит, не обвел ли он меня вокруг пальца, хитрожопый лис.

Коша развел руками, не желая оправдываться:

– Так даму вашу спасал, Иван Алексеевич. Некогда было разговоры вести. У меня с собой даже ствола не было – Анфисе оставил на всякий случай. Я ж не знал наверняка, что таким образом не хотят просто меня выманить.