Читаем Распутье полностью

Козин, как только узнал, что пришел с фронта Гурин, его друг, с которым не раз ночевал у таежных костров, сразу же пошел к нему, видя в нем союзника и советчика. И вот уж поистине пути Господни неисповедимы, а человеческие – и того больше: Гурин встретил Козина зло. Хмуро выслушал, чего хотел бы от него Козин, вдруг сорвался на крик:

– Плевать мне на все! Это вы, большевики, учинили анархию в России, через вас все пошло кувырком! Ни армии, ни флота! Случись еще одно вражеское нападение, и каюк нам. Готовы продать пол-России германцу! Но это еще куда ни шло. Я, фронтовик, только ступил одной ногой на порог, а тут твои продотрядовцы, подай им хлеба, масла, яиц. А хрена с маком не хотели бы? А что взамен? Вот эти бумажонки? Только в нужник сходить! Мне раньше, ежели беда, то всё давало Переселенческое Управление, сейчас никто не дает, а брать все охочи. Да берут не спросясь, будто в свой амбар зашли. Это не правительство народа, а правительство грабителей! Всё выгребли, и пожрать нечего. Добро Розов помог, а то хоть зубы на полку. Как жить прикажете, товарищ большевик?

Этот крик, идущий из души, оглушил Козина. Да, Гурин жил богато. А сейчас и дом, и подворье – всё пришло в запустение. Амбар раскрыт настежь, знать, там пусто, не считая голодных крыс. Отошел от его распахнутой поскрипывающей двери и повернулся к Гурину.

– Ты был на фронте, видел голод, сам голодал, теперь такой же голод в городах. Кто городам поможет, как не мы? Сам когда-то говорил, мол, мужик всему голова, мужика надо писать с заглавной буквицы. Если мы не поможем городу, то не смогут рабочие пустить фабрики и заводы, которые бы дали нам плуги, бороны, мануфактуру. Мы – городу, а город – нам. Конечно, это наш недогляд, что у фронтовика выгребли почти всё.

– Не почти, а всё! – хмуро, но уже без прежней озлобленности буркнул Гурин.

– Голодный рабочий – не работник.

– Ежели бы работал тот рабочий, а то только тем и заняты, что митингуют да стреляют. Сучить кулаками куда проще, чем работать. Э, загубите вы Россию, господа большевики! Бунтовал я в пятом, но больше не зовите! Я против вас, потому как разумности не вижу в делах ваших.

– А где ты видел разумность?

– Пока нигде. Может быть, она есть у эсеров и меньшевиков, но вы и этих топчете. Они хош не кричат, что Россией будут править бедняки, а согласны жить в дружбе со всеми.

– Так ты с Розовым?

– А что, Розов – не человек? Пусть с подлинкой, но выбился в люди.

– Ну что ж, Гурин, думал, нам будет по пути, оказалось, что нет. Прощай! Жаль, что тебя обидели. Но, видно, не в этой обиде причина, она, та обида, копилась у тебя издавна, только, где надо, ты умел ее прятать. Таков уж человек. А мы тебе верили.

– Теперь не верите, потому как пошел супротив вас? А ты сумей поверить и тому, кто не во всём согласен с тобой! Поверь! Ага. Докажи, что твоя правота сильнее других.

– Постараюсь. А нет, то время за меня докажет, другие докажут. Прощай!

Федору Силову было не до революции, он продолжал работать в экспедиции Анерта, которая проводила изыскания для строительства железной дороги. Но, так или иначе, он и здесь делал революцию.

На Ольгинском перевале экспедиция встретилась с Владимиром Клавдиевичем Арсеньевым. Он шёл из Ольги в сопровождении одного лишь казака. Какие-то личные дела снова забросили его в этот таежный край. Любимый им, позже им воспетый.

По-мужски короткая радость. Присели под кроной столетнего кедра. Рабочие ушли ставить табор – дело к ночи.

– Что там? Как там? – кивнул в сторону запада Анерт.

– Бедлам. Здесь жизнь. В тайге только и можно душой отойти. Кучка бунтарей устроила в России ад кромешный.

– Так ли уж кучка?

– Точно. Не думайте, что там каждый обыватель ходит с винтовкой. Нет. Я тут сделал подсчет. В Приморской губернии живет за полтора миллиона жителей, а участвуют в этом шахсей-вахсее тысяч пятьдесят, и того меньше. И эти пятьдесят тысяч и устроили у нас бедлам. Митинги, собрания, ну и обыватель там же. Губернию лихорадит, обыватель не знает, к какому краю податься. Большевики сулят рай, еще лучший рай обещают другие партии, но последние явно теряют свой вес, цена их акций падает. И откуда все это на нас свалилось?

– Всё это нам принесла война, бездарная политика царского правительства, – вставил Федор Силов.

– Согласен. Но ведь царя свергли, начали строить демократическое государство, а вы бац – и устроили контрреволюцию. Мало вам демократии? Теперь белая часть России еще одну революцию готовит, а за ней – Гражданская война. Не многовато ли это для России, товарищ Силов? Я ученый, я вне политики, но я с самого начала осуждал деяния царя и войну, обрадовался, что пришел новый строй. А вы хотите разрушить всё, что было создано веками? Круто замесили кашу, не подавиться бы.

– Владимир Клавдиевич, не горячитесь, наше дело – искать руды, а политикой пусть занимаются говоруны, – пытался остановить Арсеньева Ванин.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза