Читаем Распутье полностью

– Может быть, и я против, но пойми, дружище, не время и не след затевать войну с Бережновым. Здесь главная сила – Бережнов и его дружина. В открытой борьбе нас сломит Бережнов, а в скрытой – мы его. Переманим дружинников на свою сторону – тогда и Бережнов будет никто. А пока, пока с ним надо мириться.

Из тайги вышли дезертиры. Вышли уже не бандитами, а, как называли они себя, победителями. Большинство охотно согласились служить в милиции, влиться в дружины. И здесь Лагутин воспротивился.

– Кто дезертировал раз, тот дезертирует и второй раз. Это не солдаты, а бандиты.

– Выбирать пока не из чего. Двести человек – это уже сила. Та сила, которая на первых порах будет сдерживать порывы Бережнова. Разве ты не видишь, что он тигром затаился и чего-то ждет?

– Вижу.

– Ну, тогда не вороти нос. Хлипкие это друзья, но могут сгодиться.

А скоро пришел Юханька со своим многочисленным отрядом хунхузов, снова подтвердил, что он красный и готов драться за дело красных.

Лагутин только вздохнул. На его вздох ответил Шишканов:

– Не горячись. Юханька, может быть, и сволочь, но в его отряде бо́льшая половина из бедняков. Эти явно будут с нами. Да и прошлое Юханьки, если закрыть глаза на последние годы, не столь уж противно нашему духу. Он защитник бедных, а это уже наш. Нам надо вжиться в его банду, пересортировать кое-кого, отделить уголовщину от настоящих красных, вот и будет тебе как начальнику милиции еще живая сила. Послушать тебя, то надо всех гнать, всем не верить. Я уже был один раз бит, второй раз не хочется. Будем опираться на того, кто с нами.

– Заигрывать и либеральничать с врагами революции?

– Не все враги, есть и друзья, которые еще не знают дороги в этом распутье. Действуй, окружай себя верными друзьями, вживайся в стан врагов, подрывай его изнутри.

А народ затаился, народ чего-то ждал.

И вот народ загудел, зашевелился. В связи с тяжелым положением в снабжении продовольствием промышленных центров были приняты постановления о налаживании снабжения хлебом и другими продуктами, терзаемых голодом рабочих. Из сельской местности нужно было срочно организовать поставки. Шишканов начал. Но как?! На это ответил Степан Бережнов первым своим выступлением. Он почти кричал:

– Значитца, так: пока вас не было, пока у нас была анархия, то бишь порядок, каждый работал, жил и молотил хлеба, зная, что всё это его. Вы пришли, и вдруг оказалось, что всё это ваше. Во, гля, товарищ председатель! Заместа плугов, сеялок, заместо злата и серебра ваша команда выгребла у меня хлеб из амбара, а дала вот эти бумажки. – Бережнов выхватил кипу расписок из кармана, что собрал в Каменке и бросил на стол председателя. – Так вы долго не продержитесь! Набычится мужик и враз сковырнет вашу власть!

Шишканов задумчиво перебирал расписки, что выдали продотряды за хлеб, картошку, мясо.

– Думай, Валерий Прокопьевич, а нет, то я живо выпрягусь! – грозил Бережнов, мягко переступая в теплых унтах.

– Думаю, Степан Алексеевич. А расписки-то ты зря выбросил. Плуги, сеялки… Сейчас пока надобны пули и винтовки. Придёт срок – по этим распискам советская власть всё заплатит. Даже вдвойне.

Бережнов заколебался. Протянул руку к распискам. Но Шишканов прихлопнул расписки ладонью, продолжал:

– Конечно, дать хлеба беднякам для советской власти накладно, но вам-то, Степан Алексеевич, это ничего не стоит. Это та толика, которую вы могли бы просто подарить новой власти. А уж она-то за такой подарок вас не забудет. Может быть, оставите нам на память эти расписки? Когда всё устроится, мы их будем печатать в газетах, хвалить своих помощников.

– Будя мне голову морочить, подай сюда бумаги! Хвалить нас не за что, не пришлось бы хулить, – зло схватил расписки Бережнов, не прощаясь, вышел. Обошел его Шишканов. Дурак, согласился работать с большевиками. Как теперь объяснить своим, что пошел ради корыстных целей: узнать ближе большевиков, а потом им же ударить в спину. А вышло, что они ударили ему в спину. Сонин, Арсё, Журавушка влились в его дружину, колготят народ. Если выступают перед верующими, то говорят, мол, всякая власть дана от бога. Перед беднотой – уже другое, что пришла, мол, ваша власть, потому вам надо держаться не бережновых и ковалей, а большевиков. Бережновых вы знаете. Ковали пташки залётные, а вот большевики – эти взяли власть навсегда. Петьшу Лагутина не узнать, стал чем-то похож на деда Михайло: говорит, будто писаное читает. Ему еще больше верят. А он свои «проповеди» начинает с рассказов о войне, о России, о тех заварухах, которые строят враги новой власти. Обещает каждому сытость, достаток, и больше того, мир и спокойствие на многие лета. Черт! Надо что-то делать.

Вернулся в Божье Поле Федор Козин. Он создал здесь Советы. Бывший староста Ломакин, чтобы это не слишком бросалось в глаза, стал председателем, а Козин – его заместителем. Это потому, чтобы никто не вздумал кричать, мол, Козин захватил власть. Ломакин был вечным старастой, быть ему вечным председателем Совета.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза