Распутин

Вообще на очереди был так называемый большой день. Депутаты были почти все в сборе, хоры с раннего утра были переполнены публикой. Пристава имели вид достойный и значительный. Когда стало известно, что председатель Государственной Думы М. В. Родзянко задержался в Ставке и к заседанию не поспеет, все были разочарованы, но делать было нечего. Председательствовать в отсутствии его должен был князь В. М. Волконский. Он был близок к царской семье, и, зная, что сегодня предстоит штурм оппозиции, направленный довольно откровенно в сторону двора или, точнее, государыни и разных безответственных влияний, он был определенно смущен. Правые во главе с большим и кудрявым Марковым II в его каком-то всегда уездном костюме развивали лихорадочную энергию, категорически, но, конечно, под страшным секретом утверждая, что у министра внутренних дел уже лежит в портфеле подписанный государем указ о роспуске Думы, если только оппозиция посмеет коснуться личности государыни и вообще дел двора. Оппозиция заколебалась, и заседание было отложено на неопределенное время: депутаты разбились по фракционным помещениям, и там в дыму папирос и сигар закипели горячие дебаты.

Соображения осторожности быстро победили, и целый ряд видных ораторов - и Керенский, и Герман Мольденке, и Милюков, - бледные, раздраженные до последней степени, от своих выступлений отказались.

Но едва ли не больше всего шума было у правых: худой, рыжеватый, нервный Пуришкевич страстно настаивал на том, что правда о положении страны должна быть сказана с трибуны Государственной Думы: это будет полезно не только стране, жаждущей хоть струи свежего воздуха, но и прежде всего для трона. Splendid isolation[50] трона в такой тяжелый для России момент есть величайшая опасность: наверху должны, наконец, узнать, что думают и чувствуют и говорят все честные русские люди. Кудрявый Марков II, опасный демагог, развязно вравший, что за ним стоят миллионы истинно русских людей, готовых сложить по его знаку головы в защиту исконно русской царской власти, человек, наивно, но очень твердо уверенный, что он обладает какою-то особенной мудростью, которая называется государственной и которая состоит в том, чтобы говорить и делать не то, что думаешь, - Марков II упорно, упрямо возражал Пуришкевичу, находя, что и без того об интимной жизни двора говорят больше, чем следует, что дело честных патриотов не раздувать без конца эту болтовню, а всеми силами стараться потушить ее: получавший от казны большие деньги на свою высокопатриотическую деятельность, он боялся этих отважных выступлений и думал, что пока что лучше - для него лучше - молчать.

- То, что вы изволите рекомендовать, это политика страуса, который, спрятав голову за камень, думает, что его никто не видит... - вскочив и нервно жмурясь, бросил ему Пуришкевич в бешенстве. - Молчать теперь - это преступление! Мы должны нашим криком разбудить безмятежно спящих... если они еще живые люди. Чрез полтора часа я с своим поездом уезжаю на фронт, и вы будете изменниками родине, если не поднимете вашего предостерегающего голоса... Позвольте вам доложить один маленький фактик, который, может быть, раскроет вам глаза на положение армии и страны. Как вам известно, Георгиевская дума присудила государю императору Георгия. И вот не прошло и недели, как я сам - сам, сам, своими ушами! - слышал, как молодые сибирские стрелки на фронте смеялись: «Царь с Егорием, а царица - с Григорием...» Понимаете вы, чем это пахнет?!

- Расстрелять пару таких мерзавцев, и все разом будет кончено... - отрывисто бросил худой хлыщеватый Замысловский.

- Разумеется! - поддержал его Марков, раздувая ноздри. - Это только хулиганство и ничего больше...

- Тогда вам придется расстрелять три четверти России... - запальчиво крикнул Пуришкевич. - Ив первую голову - меня! Ибо и я признаю, что положение создано невозможное, невыносимое...

Марков во главе своих не уступал - упрямо, тупо, некрасиво. Многие, если не все, понимали главную причину его осторожности и смиренномудрия и, разделяя его опасения шума, все же отворачивались от него.

- Прекрасно... - кричал Пуришкевич, жмурясь. - Превосходно... Подведем итоги... Раз правая фракция не желает исполнить своего патриотического долга, все, что мне остается, это - уйти из нее...

В густо накуренной комнате сразу горячей волной поднялся шум. Несколько голосов вперебой кричали:

- Но это будет прежде всего скандал... Как отзовется это на партии в глазах страны? Это значит ставить свое личное самолюбие выше интересов общего дела: раз по-моему не выходит, так пусть все идет прахом! Нет, Владимир Митрофанович все же прав: и молчанию должен быть предел! Но мы не можем же выступать рука об руку с кадетами- мадетами и прочей сволочью...