- А тут встретил я как-то Смолячиху нашу, ну, жену этого чертова беспоповца, что ли, - сказал Килимов. - И стала она плакаться, как ей своего сына жалко: так бы вот и бросила все да полетела к своему голубчику. Ну, говорю, тетка, в окопах-то тоже сласть небольшая - пожалуй, долго и не высидела бы. Как обидится моя старуха! Да что ты, говорит, нешто он в окопах? Чай, мой Ванятка не из таковских. Он парень у меня с головой, чего ему в окопах-то делать? Он у меня, родимый, старшим писарем в Пензе...
Все дружно захохотали. Алексей Васильевич начал гудеть потихоньку и все играл пальцами по столу...
- Да уж будьте спокойны!.. Наши маху не дадут... - засмеялся Сашка.
- Да Смолячихе и стало это в копеечку... - сказал Килимов. - В Пензу, брат, по нонешним временам даром попасть трудно...
- Известно, не без этого... - согласился Сашка. - Ну, да у нее в кубышке-то запасено сыздавна...
- А правда, здорово крадут? - спросил вдруг Алексей Васильевич угрюмо.
- Ну -
- Расчувствовался? - со смехом переспросил Сашка.
- Известно... Потому лестно...
Все засмеялись.
- Да, - продолжал Петруша. - Расплакался, и давай они с паном обниматься да целоваться. Ну, воротился это в полк - так вот и сияет, точно самого Вильгельму в плен забрал, и сичас по начальству: как прикажете поступить с деньгами? Те легонько эдак в тряпочку помалкивают: сам, мол, понимай, не маленький. Тот повертелся туды-сюды, опять лезет с деньгами. Опять один к другому посылают да все в молчанку играют. Того индо оторопь взяла: деньги казенные - мало ли что может быть? И опять полез. Те так и взъерепенились: что вы, грит, пристаете? Возьмите вон да бросьте в печку, если лучше ничего придумать не умеете, а к нам с такими глупостями не приставайте...
И опять все рассмеялись. А Алексей Васильевич подошел к давно немытому окну и, глядя в белое поле, загудел мрачно:
- И вся внутренняя моя имя святое его...
- А ведь я по дельцу к тебе, Алексей Васильевич... - сказал ему Сашка.
- Ну? - не оборачиваясь, отозвался тот.
Дельце оказалось в следующем: Петруша советовал и ему держать екзамент на зауряд-чиновника - дело совсем пустое, а между прочим, выгодное. Вот и просил он теперь своего бывшего учителя взяться за эту подготовку.
- А мы за благородство уж не постоим...
Тот сумрачно отказался и посоветовал обратиться к Василью Артамоновичу, который помоложе и дело сделает так же хорошо. Сашка настаивал - Алексей Васильевич не соглашался.
- Да что тебе, трудно нешто часок, другой вечером подзаняться? - вставила нахмурившаяся Аксинья Ивановна. - Не сломаешься, чай... И так весь диван наскрозь пролежал...
Алексей Васильевич молча гудел.
- Тьфу ты, идол, прости Господи! - нервно взвизгнула она и, сдерживая злые слезы, убежала в свою спаленку. Но в то же мгновение в комнату вкатился Василий Артамонович, страшно обрадовался Килимову и Сашке и тотчас же шумно потащил всех к себе на кулебяку. Там уже церемонно сидели за столом архитектор Боголепов, который перед возобновлением работ по строящейся церкви приехал посмотреть, как и что. Как всегда, он был красен и пьян, и водянистые глаза его были не то дерзки, не то глупы. Дело его ему опротивело, и он все мечтал вскоре купить на Кавказе клочок земли и поселиться там. Рядом с ним сидела местная земская акушерка, девица лет тридцати, плотная, но бледная, которая считала себя почти красавицей и то и дело поводила своими большими коровьими серыми глазами туда и сюда без всякой к тому надобности: она была раз в Москве на «Кармен» и видела, что обаятельная Кармен так делала, и решила, что в этом весь шик и состоит.
Не успели все рассесться с обычными прибаутками, которые все они повторяли в таких случаях сотни раз, как в столовую вошел новый гость, молоденький учитель из недалеких Овсяников Кондратий Иванович, совсем еще зеленый юноша, с румяным лицом, наивно сияющими глазами и робкой улыбкой. Он только что соскочил с семинарской скамьи и сиял новенькой с иголочки тужуркой и блестящими пуговицами.
- А-а... - покровительственно встретил его Василий Артамонович. - Гора с горой... Подсаживайся... Сичас вот опрокидон учиним...