Распутин

Мирон был один из упорных недругов Сергея Терентьевича, тупой и упрямый мужик, который загодя был не согласен со всем, в чем хоть чуточку сказывалась какая-нибудь новизна. Его погнали на войну с полгода назад, а в его отсутствие у него померла чахоточная жена, и дети - их было пятеро - остались на руках старой полуслепой бабки и уже готовились идти в кусочки: по слепоте и тупости бабка нарушила постепенно все хозяйство, а на способие без своего хлеба жить было трудно. Сергей Терентьевич, смутный, надел картуз и направился к избе Мирона, около которой уже толпился народ.

Он подошел. На талом грязном снегу - был уже март - сидел безногий, худой, бледный и бородатый солдат в неловко подвернутой шинелишке и безобразной, расползшейся серой шапке. Грязным красным платком он вытирал свое каменно-безнадежное лицо: пошел хозяином, вернулся нищим-калекой. Толпа смотрела в землю, молчаливая и сумрачная - значит, кроме приятного способия у войны есть и вот этот еще лик. Ребята его с заплаканными лицами тупо смотрели на изуродованного отца.

- А вон и Корнюшка бежит... - сказал кто-то. - Корнюшка, беги скорея, тятька приехал... Скорей!

Корнюшка, трехлетний шустрый мальчугашка с вечной улыбающейся смуглой мордочкой, подбежал к толпе.

- Ну, где тятька? - улыбаясь, спросил он.

Толпа расступилась.

- А вон он... Иди, иди, что ты?!

Корнюшка с громким плачем бросился назад.

- Да что ты, голова? Аль тятьки не узнал?.. - раздались смущенные голоса. - Корнюшка, что ты, дурачок?..

- Это чужой... - тянул, плача, Корнюшка. - Тятька большой был... А этот страшнай. Боюса...

- Ну ничего, привыкнет помаленьку... - смущенно говорили в толпе. - Это что исхудал ты очень. Потому оно мало еще, не понимает ничего...

- А где это тебя, Мирон? - тихо спросил Сергей Терентьевич.

- Не помню, как место прозывается... - отвечал холодным и ровным голосом калека. - Как привезли, так прямо из вагонов и в бой погнали. Только было мы нашу орудию с передков сняли, как оттедова, от ерманца-то, р-раз, у самой орудии, и все... Опамятовался только в госпитале, без ног уже... И повезли назад... И ерманцев-то только вчерась в городе у нас увидал, пленных везли куда-то... - он тяжело передохнул и вдруг с непередаваемой горечью воскликнул: - И на кой только черт вылечили меня они, вот чего никак я понять не могу! Что им, сволочам, нужно было?!

И он грязно выругался.

Толпа стояла над изуродованным человеком, смутная и подавленная.

И вдруг страшный подземный удар потряс, казалось, всю деревню. В панике, ничего не понимая, все обернулись назад, к Медвежьей горе - звук шел оттуда как будто - и ахнули: красивая колокольня строившегося храма, видневшаяся из-за житниц, исчезла, и над местом постройки - там на бугре снег давно растаял, и было сухо - стояла густая туча желто-серой пыли.

Батюшки, да церковь-то наша упала! - вдруг крикнул кто-то.

Все сломя голову бросились за житницы. От училища летел без шапки бледный, с вытаращенными сумасшедшими глазами своими и теперь пьяный архитектор Боголепов. Василий Артамонович едва поспевал за ним. Матвей грохотал сапожищами сзади. И уже слышался вой и причитание баб: на стройке, подготовляясь к началу весенних работ, уже было человек пятнадцать рабочих. Из деревни народ несся на гору, а с горы навстречу, совершенно обезумев от страха, тоже бежали, задыхаясь, люди с бледными сумасшедшими лицами и развевающимися волосами.

Картина разрушения была ужасна. Вместо красивой церкви лежала огромная куча кирпича, из которой местами торчали балки и точно в судороге сведенные железные решетки. Удушливая тяжелая пыль медленно садилась на только что освободившиеся от снега зеленя. Бросились проверять рабочих: четверо оказались под развалинами. И прежде всего завязался бестолковый и ожесточенный спор: можно ли их откапывать без разрешения начальства или за это ответишь? Потом стали спорить, кому подать телеграм: анхирею, габернатуру али еще кому? Полупьяный архитектор плакал, трясся всем телом и едва держался на ногах... Сергей Терентьевич первый бросился разбирать кирпич. За ним разом последовали все. Вой и причитания осиротевших семей ужасали душу. Староста побежал в деревню, а оттуда на станцию подавать телеграм - куда, он еще не знал: телеграфисты там укажут...

XV

БОЙКОЕ ВРЕМЯ