Распутин

- Бо-бо-бо-бо... - длинно и торопливо с исступленной мукой в глазах залопотала Лидия Ивановна. - Бо-бо-бо-бо...

- Мама говорит, что на Фоминой неделе день рождения папы, - перевела Галочка. - И она просит вас, батюшка, отслужить панихидку...

- Можно, можно, мне Марфа уже говорила... - отвечал отец Феодор. - А что, о Левушке все ничего не слышно?

В те страшные дни мальчик пропал без вести, и до сих пор все розыски не привели ни к чему.

- Нет, батюшка, пока ничего не слышно... - сказала Галочка. - Тот мальчик, о котором писали нам, не Левик...

- Бо-бо-бо-бо... - со слезами заторопилась Лидия Ивановна. - Бо-бо...

- Знаю, знаю, что больно... - сразу понял ее отец Феодор. - Но будем надеяться... Господь не без милости... Ну а вы, слышно, с радостью? - обратился он к Серафиме Васильевне.

- Да, батюшка. Евгений Иванович был так добр, что чрез Анфису Егоровну написал мне, что Володя мой был у него и что он здоров и благополучен... - отвечала Серафима Васильевна. - Поехал в Берлин... Да, кстати: Анфиса Егоровна просила вам низко кланяться. Очень она сожалеет, что не может похристосываться с вами: все ногами мучается...

- Я сам думаю навестить ее завтра... - сказал отец Феодор. - И ваш Ваня, слышал, нашелся? - обратился он к Гвоздевым.

Те оба так и расцвели.

- Слава Богу, батюшка. В Сербии оказался! - сказала Марья Ивановна, сияя всеми морщинками. - Все Евгений Иванович, милая душа, разузнал и нам написал, дай Бог ему здоровья... А теперь в Берлин Ваня едет. Пишет, что в советской торговой миссии нашлись какие-то знакомые, которые обещают ему выхлопотать возвращение в Россию... Уж вот было бы хорошо, вот хорошо, прямо и верить не смеем... Прямо точно воскресение из мертвых какое-то...

- Ну вот видите... - обратился отец Феодор к Лидии Ивановне. - Господь помог, и нашлись. А мы уже и не надеялись, говоря по совести... Так, Бог даст, найдется и ваш Левушка...

Но старался он не глядеть в эти исступленные глаза замученного животного, ибо непереносима была ему безмерная скорбь женщины этой. И Марфа вспомнила тихого черноголового мальчика и украдкой утерла глаза...

- А вы откуда будете? - спросил отец Феодор Пацагирку.

- Сам я, батюшка, самарский, а теперь ездил поговеть к старцу Евфимию... - отвечал тот, глухо кашляя. - А потом захотелось и вас повидать. Не взыщите, что побеспокоил...

- Что вы... Я рад добрым людям... Хорошо ли помолились?

- Хорошо, батюшка... - отвечал тот тихо. - А еще лучше то, что люди в себя начинают приходить помаленьку... Крепко настрадались уж все. Конечно, оно от себя, а все же жалко. Сколько времени бьются над великой вавилонской башней своей, сколько времени мучились счастье свое земное без Бога устроить, а нет, смешал Господь языки наши, и перестали мы понимать один другого, и разваливается башня наша все больше и больше.

- Это правда... - тихо согласился отец Феодор. - Это вы хорошо сказали.

- Да ведь и сам я в деле этом грешен, батюшка... - сказал Пацагирка, потупившись. - И я было пошел на постройку башни этой. Да спас Господь да добрые люди: вовремя одумался. И сколько людей теперь, батюшка, спохватились...

- А тут Грушка анадысь помолиться приезжала... ну, ента, горничная, у Попковых-то которая была... - тихо вставила Марфа. - А потом с камисаром каким-то все путалась да своих хозяев под расстрел подвела. Ох, и мучается же баба, ох, и мучается!.. Долго вот с ей батюшка разговаривал. И словно маленько обмякла, поутихла. А бывало, ржет кобыла у ворот, незнамо чему радуется. Вон он, нечистый-то, что с людьми изделать может!

- Дай Бог, дай Бог... - задумчиво повторял отец Феодор, отвечая на тайные думы свои. - Только обольщать себя надеждами не следует: долог еще и скорбен будет путь России, и не скоро придет спасение... Да... - улыбнулся он вдруг. - А я опять, как и на Рождестве, посылку от Николай Николаевича с продовольствием получил. И потребовал он от меня список, кому бы еще мог он послать подкрепление, и я...

- Так не вы ли это и нас вписали? - спросил Иван Николаевич, шамкая: крепко постарел старичок за последнее время. - И мы тоже получили. И мука, и сахар, и кофей, и сало американское... А мы-то голову ломали, как это он про нас вздумал... Ну спасибо вам, батюшка!

- Да я тут ни при чем. Его, доброго человека, благодарить надо... Ведь вот смотрите, какой путаник всю жизнь он был, а теперь как будто вот подменили его. И письмо такое ласковое и толковое. Ну только не напутать все-таки не мог: на конверте все как следует, а в письме вдруг именует меня отцом Николаем... Такой чудак!..