Распутин. Анатомия мифа

Думается, что перемена фамилии к возгласу цесаревича отношения не имела. Да и самой перемените не было, а было ее дополнение. Сам «Гришка-чародей», решив видоизменить ее в конце 1906 года, объяснял это желание в прошении царю следующим образом: «Проживая в селе Покровском, я ношу фамилию Распутина в то время, как и многие другие односельчане носят ту же фамилию, отчего могут возникнуть всевозможные недоразумения. Припадаю к стопам Вашего Императорского Величества и прошу: дабы поведено было мне и моему потомству именоваться по фамилии «Распутин Новый». И далее шла подпись: «Вашего императорского Величества верноподданный Григорий».

Что касается пресловутого «вопля малютки», то к моменту появления этого прошения царская чета виделась с Распутиным не более трех-четырех раз, а со своими детьми они его познакомили в октябре 1906 года. Нет никаких указаний на то, что во время визитов царя и царицы к родственникам, где встречи с Григорием в тот период и случались, они брали с собой своего маленького сына, которому в июле 1906 года исполнилось только два года. Распутин же стал превращаться в друга царской семьи с 1907 года, когда уже имел новую двойную фамилию.

До недавних пор баснословными сказаниями была окутана семейная жизнь и Григория Распутина, и его родителей. Благодаря найденным метрическим книгам можно этот сюжет осветить довольно полно. У Ефима и Анны Распутиных, обвенчанных в церкви Покровского в 1862 году, всего родилось девять детей, однако они умирали один за другим уже в раннем возрасте, и до отроческих лет дожил лишь Григорий.

Вся жизнь Распутина соткана из легенд и домыслов, но все-таки самой «документально не обеспеченной» являются первые тридцать лет его биографии. Это вполне понятно: какие в принципе могли остаться письменные или иные документы о жизни молодого крестьянского парня, да к тому же родившегося и обитавшего в далеком медвежьем углу? Практически никаких. Их и не осталось.

Какие-то свидетельства можно было получить от ровесников и вообще односельчан Распутина. Их стали опрашивать уже в XX веке, когда многое давно кануло в Лету, а сама фигура их односельчанина нежданно вызвала такой повышенный интерес, что местные мужики терялись, не знали, что и говорить этим господам из «России». По народным представлениям той поры, Россия начиналась за Уралом, а далее на Восток шла Сибирь.

Одни рассказывали то, что от них хотели услышать заезжие «богато», «по-городскому» одетые дамы и господа, другие вообще отнекивались, ссылались на беспамятство. Да ничего особо примечательного они и рассказать-то не могли. Кто ж из них мог подумать в старое время, что этот Ефимов Гришка войдет в такую силу, в такой интерес попадет? Ничем примечательным не запомнился. Вот только в какой-то момент стал вроде сам не свой, на манер ушибленного. Рядом стоит, а вроде и нет его, о чем-то далеком думает, потом стал все о Боге да о душе говорить.

О своих юных годах Распутин позже сам рассказывал: «Вся жизнь моя была болезни. Всякую весну я по сорок ночей не спал. Сон как будто забытье… Медицина мне не помогала, со мной ночами бывало как с маленькими, мочился в постели».

Парнем хоть рос и не особо здоровым, даже болезненным, работал, как прочие, и на покосе, и на извозе, и на рыбалке. Многие односельчане помнили, что, когда Григорий уже женатым был, стал надолго из дому отлучаться. В самом факте таких отлучек ничего удивительного нет. Многие мужики, как заканчивались сельскохозяйственные работы, сбивались в артели и подавались в разные места на заработки. Удивляло другое: ходил-то Григорий не на заработки, а, как потом сам рассказывал, по разным обителям и святым местам. Дело такое тоже не возбранялось, но что начало сильно удивлять, так это когда у него деньги завелись. А потом вдруг эти господа «из России» в гости к нему стали наведываться. Среди односельчан появились завистники. Зависть же неизбежно рождает злость.

Покровское по представлениям той поры если и не являлось особо богатым, то уж зажиточным селом было наверняка. Промыслы и торговля давали приработок. Но даже при этом больших денег никто не видел. Сотня рублей, сколоченная в год, считалась целым капиталом. (По приблизительным подсчетам, — точное соотношение установить невозможно — сто рублей начала XX века равняется ныне примерно тысяче долларов.)

У Гришки же Распутина со временем завелись деньги, да не крестьянским чета. Дом двухэтажный отгрохал, и хотя таких было на селе немало, но все равно казалось, что его — «на господский манер», самый добротный. В прижимистости же упрекнуть никто не мог. Сотни рублей жертвовал на церковь да и отдельным селянам деньгами помогал: кому скотину приобрести, кому на похороны, а кому на одежду.

За щедроты Распутина даже в газетах благодарили. «Тобольские Епархиальные ведомости» 1 июня 1908 года писали: «Объявлена благодарность Епархиального начальства с выдачею похвального листа крестьянину слободы Покровской, Тюменского уезда Григорию Новому (он же Распутин) за пожертвования в приходскую церковь».