Распутин (др.издание)

—  «И блажен тот, — продолжал опять старик громко и проникновенно, — кто в нынешний бой Еговы с сатаной, света с тьмой, бессмертия со смертью потрудится для Еговы, Бога мира и любви, среди нынешнего смертного человечества, возмутившегося от множества разных «истинных» вер, трансцедентальных философий двуногих псов, сатанинских дипломатов и игроков в пушечное мясо и в жестокое бесчеловечие всемирного раввина Ротшильда ^{121} , бесчеловечных богачей, вельмож, князей всяких вер, которые, поживя всласть и в страсть, поигравши в комедии, балы, канканы, в доскопоклонство, здохломольство, в сатанинские, грехопотачные таинства и в пушечное мясо, отправятся в золотых гробах с венками в рай своей леригии. Братья, все человеки! — горячо воскликнул старик, читая. — Бросайте скорее все и всякие отдельные или сатанинские веры, хотя бы они были сочинены светлыми ангелами, ибо объявляю вам, что всякий воспротивившийся сей миротворной леригии и не пожелавший отстать от деспотизма, убийства, грабежей, лихоимства, от мракобесных, перегородочных леригии своих, будет лишен жизни вечной! Соединяйтесь, братья, соединяйтесь! Соединяйтесь, и не будет тогда ненависти между племенами и леригиями, и установится всеобщее о Егове братство, любовь, мир, свобода, радость и благоденствие всех людей… Ты же, Боже бессмертия, — воскликнул проповедник со страстной верой, — Боже мира и всемирно-братской любви…»

Вдруг в завешенное окно раздался тревожный стук. Все вздрогнули и тревожно переглянулись. Никита, как бы прикрывая рукою Евангелие, приподнял ситцевую занавеску, но в то же мгновение в сенях раздались быстрые шаги, и в избу вошел молодой парень с энергичным и смышленым лицом.

— Мир вашему собранию! — едва переводя дух, проговорил он.

— А-а, Вася… — сказал Никита. — Ты что, голубь?

— Орлы, дедушка… Сейчас становой с урядником сюда выедут… — пресекающимся голосом ответил Вася. — Я верхом прискакал упредить.

Не то про гостя-то с чужой стороны пронюхали, не то еще что… Сейчас выедут…

— Ах ты, грех какой!.. — послышались голоса. — Делать нечего, надо расходиться… А то опять земский оштрахует за незаконное сборище, а то и вшей посадит кормить…

— Жаль, очень жаль… — проговорил приезжий старик, вставая. — А делать нечего… Может быть, нам не удастся переговорить еще с вами о том, что так дорого всем нам, так прошу вас, братья, простить меня во имя Господа, ежели я кому сказал что напротив… Но может, Господь даст, мы еще побеседуем…

— Ты нас прости, старичок, ежели в чем мы не так потрафили… — раздались голоса. — Все люди, все человеки…

Собрание быстро расходилось.

— Ну, пойдем и мы, брат… — сказал Никита старику. — Надо вас прятать. Надо отвезти пока что в Белый Ключ, а завтра на светку в город. Теперь следить будут, побеседовать не дадут… Пойдемте…

— Так я вам наши книжечки хоть оставлю… — сказал, выходя на улицу, видимо, огорченный старик, приехавший сюда для проповеди мира и единения с далекого юга. — Прочитайте, проверьте по писанию и отпишите нам… Только опять прошу, дорогие братья, не имейте на нас сердца, если там будет что не по-вашему. Мы ищем Бога, как умеем, чистым сердцем, а если в чем ошибаемся, укажите, мы обсудим, подумаем…

Чрез четверть часа, не успел Кузьма с гостем выехать за околицу, как с другого конца деревни въехала в улицу пара лошадей с подвязанным колокольчиком. Спрятавшиеся за плетнями сектанты из соседних деревень при слабом мерцании звезд разглядели в кошевке две темных фигуры. Медленно проехав деревней, сани повернули к избе старосты. А сектанты тотчас же пошли по своим деревням, чутко прислушиваясь, не нагоняет ли кто их сзади, и при каждом подозрительном шорохе прячась в придорожные, занесенные снегом кусты…

XXXIII ГОЛОД