Распутин (др.издание)

Еще зимой уехал Григорий Николаевич к самарским сектантам, с которыми он раньше был знаком только по переписке. Его глубокая религиозность, его кротость, его простота, его нищета, его полная свобода от всяких мирских соблазнов сразу пленили братьев, и всюду и везде он был желанным гостем у них, и беседы на евангельские и вообще религиозные темы шли у них беспрерывно то в самой Самаре, то в одной деревне, то в другой. И ему жизнь среди братьев была чрезвычайно по душе. Взаимопомощь была очень развита между ними и в связи с их трезвостью и трудолюбием чрезвычайно способствовала процветанию их хозяйств. Деньги как будто плыли к ним сами. И наиболее чутких и религиозно настроенных это даже тяготило.

— Все словно бы ничего у нас… — говорил старый и благообразный Никита, у которого жил Григорий Николаевич. — Только вот от богачества отделаться никак не могу…

И на добрых голубых глазах старика налились слезы.

Сын небольшого петербургского чиновника, Григорий Николаевич деревни и народа совершенно не знал. То, что успел он увидеть из жизни народной в редкие наезды к Сергею Терентьевичу, вызывало в нем своей дикостью и грубостью недоумение, пугало его, и он прямо не знал, что думать. И вот теперь он попал на островок какого-то совершенно другого народа, честного, трезвого, чистого. Невольно вставала жуткая мысль: те остались в лоне церкви — ее врагом Григорий Николаевич не был ни в малейшей степени, хотя многие явления современной церковной жизни и омрачали его, — и вот они заживо разлагаются, а эти ушли от нее и точно воскресли. Это резало глаза, и он никак не мог решиться установить тут связь причины и следствия… И впервые своими глазами увидел он то напряжение души народной, то искание правды, о котором он раньше только смутно слышал. Из деревни в деревню и из города в город ходили тайно представители всевозможных вероучений, и люди собирались вместе, и велись долгие напряженные беседы на самые важные и для Григория Николаевича темы.

Особенно сильное впечатление произвело на него первое собрание братьев, на котором выступал приехавший из Харьковской губернии старик субботник ^{116}— или иеговист ^{117}, — плотный, коренастый хохол в чистой свитке с заросшим до глаз волосами лицом, из зарослей которого ласково и пытливо смотрели умные глазки. Собеседование происходило в старинной просторной и чистой избе Никиты. Послушать иеговиста собралось человек пятьдесят. В избе было тесно и очень душно, но никто не обращал на это никакого внимания.

— Так вы говорите, что отвергаете в Святом писании все, чего не можете понять и что несогласно с вашим разумением? — с приятным хохлацким акцентом говорил приезжий. — Ну а как же, например, чудеса? Тоже отвергаете?

— Как кто… — отвечал Никита. — Одни отвергают, а другие признают, но только в духовном смысле… Исцеление слепого Христом, к примеру, понимают так, что Христово учение исцеляет духовную слепоту: мы все слепые были, а теперь прозрели. Хождение по морю — так, что Христос ходит и не тонет в море страстей человеческих, в котором тонул малодушный Петр ^{118}. Ад и рай, к примеру опять, понимают так, что рай это чистая перед Богом совесть, а ад, геенна огненная, где плач и скрежет зубовный, — нечистая… И все в таком же роде. Ну только это все равно: отвергать чудеса и прочее все или объяснять духовно, мы на это не смотрим, это не суть важно: надо только, чтобы люди в главном согласны были — в заповеди любови к Богу и братьям… В этом и есть солнце правды, — сказал он, положив руку на Новый Завет, лежавший перед ним на столе с золотым крестом на черном переплете. — Ну только люди надели на эту правду, чтобы не обличились дела их, багряницу — ее-то мы и отвергаем…

— Что вы разумеете под багряницей? — спросил внимательно слушавший старик.

— А то, во что одели люди правду Божью, чтобы скрыть ее… — отвечал Никита. — И ризы золотые, и дым кадильный, и колокола, и обряда всякая, и чудеса, и догматы всякие… И люди говорят — слепые вожди слепых, — что все это от правды, от Евангелия, но это неправда, так как в Евангелии мир и любовь, и дружелюбие, а это все доставляет людям не жизнь благодатную, а только споры, ссоры да братоубийство…

— В этом мы совсем согласны с вами… — радостно сказал старик. — Перегородки нужно все уничтожить, чтобы все люди на свете имели одну веру. И тогда не будет ссор и братоубийства. Только по-вашему выходит, что кажний человек должен копать свой колодец, чтобы почерпнуть воды живой, а по-нашему, лучше принять общий колодец, один для всех, Святое писание. Потому разум у всех разный, и если всякий сам от себя рассуждать будет, то опять все мы за разные перегородки располземся…