Распутин (др.издание)

— Но надо быть беспристрастным, голубчик… — сказал Евгений Иванович. — Это совершенно справедливо, что на старых страницах нашей истории еврейских имен нет. Но вы должны видеть, что и в грязи нашей и в наших преступлениях не они повинны. Не они утопили народ в водке, не они оставили народ безграмотным, не они обрушили на нас эту проклятую войну… Надо всегда стараться видеть правду, как она есть… Все эти Нахамкесы появились только тогда, когда мы стали уже и без них разлагаться…

— Разлагаемся мы или не разлагаемся, это дело наше… — бледнея, возразил Евдоким Яковлевич. — Мы их не звали ни радоваться с нами, ни разлагаться. Они гости, и я не желаю, чтобы гости клали мне ноги на стол. Имею я на это право или нет? Франция страна французов, Англия страна англичан, а Россия страна русских… Вон теперь носятся с мыслью основать независимую Палестину. Прекрасно. Так вот мыслимы в этой независимой Палестине русские революционеры, русские оппозиционные газеты, русские могущественные банки? Нет? Стало быть, и мы должны просить гостей быть только гостями…

— И Нахамкес — одно, а старый труженик Чепелевецкий — другое… — сказал Евгений Иванович. — И несчастья его мне так же больны, как и несчастья всякого человека…

— Не лезь!

— Да он никуда из своего подвала и не лезет… — сказал Евгений Иванович и, чтобы смягчить раздражение собеседника, шутя, добавил: — И что же, все это вы внесете теперь в программу эсеров?

Тот отвернулся — только глаза его сумрачно горели и нервно раздувались ноздри.

— Все ложь, все глупость, все осточертело… — пробормотал он. — И самое лучшее уйти бы в монастырь…

— Да ведь вы атеист!

— А тогда на осину… И почему я атеист? Может быть, только потому, что попишки наши пьяницы, дураки и дрянь…

Между тем в горячих вихрях быстро приближался заветный день выборов в Учредительное собрание, день осуществления заветнейшей мечты всей русской интеллигенции от Варшавы до Тихого океана и от Архангельска и Якутской области до Ташкента. И он, и Сергей Терентьевич — Марья Гавриловна его ломила за двоих по крестьянству и настаивала, чтобы муж народного дела не бросал, — ездили по уезду, стараясь, чтобы выборы прошли возможно разумнее. Тревожных признаков было немало: генерал Верхотурцев пускал необычайно пышные эсерные фейерверки, Ленька Громобоев выражал им свое полное сочувствие, а там вдали, в столицах, огромную роль в движении играла знаменитая Маруся Спиридонова, с которой Евдоким Яковлевич встречался в ссылке и которую он знал не только за очень ограниченного, но и прямо почти душевнобольного человека. Смущал и чрезмерный, оглушительный успех партии этой на всех выборах. И под влиянием Сергея Терентьевича Евдоким Яковлевич в предвыборной агитации этой вел не столько уже эсерную линию, сколько просто мужицкую и хозяйственную.

На добром пегом коньке Сергея Терентьевича в легком тарантасике они ехали окшинской поймой в большую деревню Иваньково, куда мужики пригласили Сергея Терентьевича потолковать о делах.Настроение у обоих было далеко не розовое.

— Нет, не будет больших толков, не будет!.. — вздохнул Евдоким Яковлевич. — Вас мужики еще как-то понимают, а у меня определенно ничего не выходит. Все эти наши политические термины незнакомы им совершенно, а когда и знакомы, то они так перевирают их, что получается невообразимая каша. Я сам в городе у соборов слышал на митинге, как один солдат объяснял, что такое мир без аннексий и контрибуции. Оказывается, Аннексия и Контрибуция — это два поганеньких острова, населенных к тому же немцами, где-то недалеко от Риги. На островах этих не растет даже рожь. Разумеется, воевать из-за них нам не стоит, тем более что союзники, в случае нашего отказа от них, обещали нам взамен дать чудеснейшие земли под Константинополем: бери сколько хошь и даром… Я спросил оратора, почему же буржуазы так упорно держатся за эти острова. Оказывается, они летом купаться туда для разгулки ездят, вот и обидно им, ежели немцы у них купанье хорошее отнимут…

— Эх, если бы все дело только в аннексии да контрибуции было! — вздохнул Сергей Терентьевич.

— Знаю, знаю! — отозвался Евдоким Яковлевич. — Вон они и кадетов как-то по-своему понимают. По их мнению, кадеты наши умеют ловко стрелять, а обманщики такие, что и в мире еще не сыщешь, и что с ними ухо надо держать востро, а то враз сожрут… Кадетов как политическую партию они смешивают с кадетами как воспитанниками кадетских корпусов…

— И это так… — сказал Сергей Терентьевич. — А самое-то главное, что наша цель в революции — это устроение справедливой и разумной жизни, а их цель — это как бы где чего ухватить. Вот в чем главная беда! И великое чудо Господне будет, если мы на этом вот пункте не сломаем себе шеи… Ну, впрочем, теперь уже поздно загадывать — будем делать свое дело, а там, что Господь даст…