Распутин (др.издание)

И все эти сотни измученных людей, студенты, помещики, генералы, гимназисты, казаки, сестры, офицеры, еще полные сил и уже умирающие, отчаявшиеся и не потерявшие еще смутных надежд на какое-то чудо, идеалисты и интриганы, патриоты и шкурники, устало тащились неизвестно куда, на авось, в глубь пустынной, мерзлой, воющей степи, борясь с бураном из последних сил, и внутри каждого из них, этих тихих, страшных ледяных фигур, жил свой особый, живой, яркий и теплый мир дум, чувств, устремлений, и каждому из них, как бы ни было скромно его место в жизни, казалось, что самый главный винт в мире — это он. Пред каждым из них горели в безбрежностях жизни сотни маяков, то потухая, то вновь загораясь, и все маяки манили в разные стороны, и каждый из них шел на все свои маяки сразу и был твердо уверен, что это и есть как раз то, что и нужно. Спасение России — о да, конечно! Но помимо этого в данный момент хорошо переобуться, обсушиться и напиться чего-нибудь горяченького. Корнет его величества беспокоился, кроме того, о сестре Неточке, в которую он был нежно влюблен. И оставив на несколько минут старого Алексеева, он отыскал Неточку сзади, усадил ее на сани и, довольный, что она отдохнет немножко, снова торопливо догнал Алексеева. Неточка, молоденькая, простая, как птичка, девушка, старавшаяся, однако, держать себя совсем как настоящая женщина, в минуту горячего порыва попавшая в эту армию обреченных, теперь с тайным ужасом смотрела в пляшущую вокруг нее белую смерть и потихоньку плакала. Высокий гимназист в коротеньком кавалерийском полушубке — его все ласково звали Васей… — мечтал на ходу, что вот как-то умрет скоро старый Алексеев и Корнилов, и армия единогласно изберет его своим вождем, он станет во главе движения, спасет Россию, и ему дадут титул светлейшего князя и отца отечества. Только недавно вырвавшаяся к добровольцам Галочка думала под завывание бури о своих, которые остались голодать в Москве, и смутно тревожилась об Алексее Львове, которого она еще не видала, так как накануне ее приезда Корнилов послал его с каким-то важным, но опасным поручением в оставленный Екатеринодар. Грузному тяжелому Родзянке очень хотелось есть и спать, и очень болели у него ноги, которые натерли грубые сапоги, купленные им в Ростове у казака, снявшего их с убитого большевиками мальчика юнкера. И тяготила его враждебное отношение старого Алексеева, который не мог ему простить борьбы с царским правительством во время войны, с тем правительством, которое и сам он резко осуждал столько раз…

Тихо, молча, торжественно, как на своих похоронах, шли эти ледяные статуи все вперед и вперед, неизвестно куда, и дико выл вокруг, точно отпевая их, буран. Будущего у них не было — было только тяжелое страдание в настоящем и смерть в близком будущем…

И вдруг как будто из воющего сумрака дымком потянуло, послышался сквозь вой бурана как будто отдаленный собачий лай… Передние устало остановились, задние подтянулись. Составился короткий совет: что это может быть за станица? Есть ли тут красные? Обойти или атаковать? И нужно ли послать разведку или бить на ура?

— Пока разведка вернется, мы все окончательно замерзнем… — послышался чей-то глухой голос из-под башлыка, и слышно было, что у человека даже внутри все дрожало от смертельной стужи. — Надо идти на ура…

— Впереди река… — сказал, весь дрожа, приземистый казак-донец с типичным татарским лицом. — Придется идти вброд — не замерзла… Ишь, как дымит…

— Все равно пропадать… — равнодушно подвел кто-то итог.

И так как другого выхода не было, Корнилов приказал рассыпаться цепью и атаковать. Но цепи расходились медленно: сил не было брести по снегу, а многие, совсем обессиленные, и просто боялись отойти от товарищей: упадешь, и не заметят… И тихо двинулись на смутно проступившие в воющей мгле ветряные мельницы и высокие тополя, перешли вброд, по грудь, ледяную степную речку, и когда вышли на другой берег, не в силах уже вымолвить и слова, бешеный ледяной ветер моментально оковал всех их в жестокие серебряные панцири… И когда от ближайшей мельницы беспорядочно стукнуло несколько выстрелов и пули жутко вжикнули в сумраке над головами, никто не ускорил шага, никто не лег, а многие даже и винтовок с плеч не сняли, так как не было сил и было все равно…

Медный рожок зачастил на станице тревогу. Ожесточенно залаяли собаки. Началась беспорядочная паническая стрельба, и несколько человек упали и окровянили вокруг себя снег. Упал и высокий гимназист Вася. Потухающими удивленными глазами он смотрел перед собой в снег и думал: а где же Россия? Где слава? Где все?.. Что это сделалось? Ответа не было, и Вася ткнулся лицом в колючий холодный снег…

XVI АРМИЯ III ИНТЕРНАЦИОНАЛА