— Православные… — широко, истово перекрестившись, звучным глубоким голосом крикнул суровый мужик и вынул из-за пазухи старинный, литой медный крест на старом, в узлах, гайтане. — Я человек русский и православный и за веру святоотческую хошь сичас голову сложить согласен. Есть там которые хлысты, штундари там всякие и всякого много прочего шатания люди, но я — старой вере православной крепок. Да… Но когда что неправильно, то неправильно, а правильно — правильно. Вот когда царь наш Миколай войну с ерманцем затеял, и енаралы наши изменой чуть не пол-Расеи немцам отдали, поднялись мы тута против пастырей наших лукавых, чтобы обличить их неправду. Вы, чай, слыхали про это дело… Ну, сломили нас тогда люди темные — которых поубивали, которых по тюрьмам заперли, и опять кривда одна царствовать на земле осталась. Да не надолго — пришло великое смятение народное, и погубители Расеи сами погибли во множестве по слову Спасителеву: взявший меч от меча и погибнет. Да… И когда пришел этот самый поворот, многие возрадовались: теперь-то уж выйдет наружу вся правда и постановит народ жизнь правильную. И я сам — каюсь, каюсь… — ударил он себя крепко кулаком в грудь, — пошел за сомустителями, поверил лукавым речам их, обещаниям их обманным. И что же мы наконец того видим?! Сам, сам своими глазами видел, нарочно удостовериться ходил: заперся Ленин со своими помощниками в Кремле, во дворце царскимм, и роскошествуют они, как князи и вельможи прежние, а народ погибает в нестроении и голоде. Дак скажите вы мне на милость: какая же народу разница, кто во дворце сидит, Миколай ли слабоумнай али Ленин прехитрый, обольститель?! Не они ли по всем заборам писали: мир хижинам и война дворцам? А что получилось? А получился опять мир дворцам — ох, и высоки, и крепки стены каменные, кремлевские! — и война хижинам, у которых со штыком отнимают последний кусок хлеба. И опять вот гонят народ на убой неизвестно за что… Что правильно, то правильно, а что неправильно, то неправильно! И я говорю: это неправильно, это обман! И когда подымается народ против неправды новой, его, как и встарь, в крови топят — что как встарь?! В милиен раз хуже и злее правители наши новые, и не имеют они в себе никакой жалости… И опять же видел я своими глазами — нарочно проверить ходил — великое надругательство творят они над верой нашей православной, святоотческой… Верно, много пастырей недостойных, лукавых оказалось среди нас, может, от их лукавства главнее всего и пошло затмение на весь народ — что правильно, то правильно, этого не скроешь, — ну все же надругаться над матерью нашей, церковью православной, не мадель… И хошь три красных звезды на картуз свой надень, а все выше Бога не будешь… И как не берет сила народная против обманщиков, то вот и собрались мы и пошли — чтобы соблюсти веру нашу святую, чтобы сберечь жизнь нашу, чтобы души наши унести, — под высокую руку царя индейского!
— Что такое? Куда это? — заволновался сразу возбужденный народ. — Где это?
— Не под царя индейского идти нам, братья, надо, а под царя небесного… — громко сказал странник чудный.
— Погоди… Постой… Не мешайте… — взволнованно говорили голоса, в которых уже заслышалась надежда. — Пущай он все обскажет… Куды идет народ?