Распутин наш. 1917

– Коба, – Свердлов оглянулся за спину, коротким кивком головы подал знак своим боевикам, – ты же знаешь правила. После такого разговора я не могу просто так тебя отпустить.

– Понимаю, Яша, – с сильным акцентом произнес Сталин, делая шаг в сторону. – Жаль, очень жаль.

Он выбил трубку о столб – мерный стук далеко разнесся в морозном воздухе – сунул её в карман, увидев, как стремительно реагируя на условный сигнал, вниз летит рука командира засады, сверкают вспышки выстрелов отделения бекасников, и грузными кулями валятся на мартовский снег его партийные соратники, честно и с энтузиазмом работающие на иностранных буржуев.

– А вы замечали, чем больше уверенность в своей правоте, тем дальше может удаляться истина? – поинтересовался Сталин у подбежавшего помощника. – Нет-нет, философствовать будем потом. Оформите, пожалуйста, всё так, словно отважный пролетарский отряд погиб в неравном бою с контрреволюцией. И товарищ Свердлов нам еще очень пригодится вечно живым. Революция уже выросла из пелёнок, встала на ножки, а в наших рядах еще никто не канонизирован. Непорядок..

___________________

Историческая справка:

Сталин в тридцатые годы, не переставая публично восхищаться большевиком Свердловым, почти под ноль зачистил всех его соратников и родственников. Под расстрелы пошли Бокий, Петерс, Лацис, Уншлихт, Белобородов, Теодорович, Крыленко, Бела Кун, Петровский, Чуцкаев, Герцман, Сосновский, Яковлев, Кедров, Сафаров, Голощекин… Были расстреляны родной брат Беньямин, троюродный брат Генрих Ягода, племянники Леопольд и Ида Авербах. Практически все, кто остался в живых, были уволены с занимаемых должностей или переведены на другую работу.

Глава 42. Есть такая профессия…

Тёмное здание разведки на Воскресенской набережной 28 подслеповато щурилось одиноким освещённым окном на Литейный мост, и было в этом взгляде что-то наивно-беспомощное, как у очень пожилого, немощного человека, бессильно наблюдающего за неумолимо надвигающейся стихией, понимающего – предотвратить её и укрыться понадёжнее невозможно.

Примерно так же чувствовали себя генералы, молча сидевшие в кабинете Потапова после сеанса синематографа, бьющего рекорды популярности за прошедшие сутки после отречения Николая II. Полсотни передвижных проекторов, разбросанных по всей столице, от заката до рассвета крутили короткие фильмы, ярко рассказывая про шашни политического закулисья, закончившиеся падением династии. Публике, охочей до сплетен про гламурные похождения и семейные скандалы элиты, предложили заглянуть в святая святых – кошельки небожителей, узнать много нового про их содержимое. Народ впечатлился.

Интимные финансовые подробности жизни царского окружения, военного начальства, оппозиционного купечества, прочих обитателей светских салонов и клубов причудливо сплетались с интересами британских и американских банков, иностранных разведок и промышленников, превращаясь в горы денег для всех перечисленных лиц и горы трупов – для Отечества. Абсолютный медийный эффект и пропагандистский успех нового, необычного способа доведения информации до глаз и ушей населения привёл к всплеску народного энтузиазма. Толпы быстро растекались по городу громить особняки и квартиры “героев” киногазеты. Горячее желание “пустить петуха под стреху” христопродавцев периодически натыкалось на оперативно растянутые вдоль фасадов транспаранты “Конфисковано в пользу революции”, “Здесь будет школа для детей малоимущих”, “Здесь будет рабочий клуб” и усиленные солдатско-пролетарские посты. Там, где их не было, высаживали стёкла, взламывали двери, и над ночным Петроградом разгоралось зарево пожаров. Полностью предотвратить погромы и мародёрство не удалось.

– Какой бы плакат повесить на Зимний дворец, чтобы спасти от трофейщиков? – всматриваясь в темноту, нарушил молчание помощник начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал Клембовский.

– “Владельцы отечества в опасности”, – зло пошутил Потапов.