Распутин наш. 1917

– Вполне соответствует историческому моменту, – Клембовский, поддавшись чёрной меланхолии, не принял шутку. – Посмотрите, как всё любопытно случилось. Наши неистовые сотрясатели основ столько лет с думских трибун и университетских кафедр призывали “не оставить камня на камне” и “снести до основания”. Глядя с благоговением на Францию и Британию, писали поздравительные письма микадо во время русско-японской войны. Первыми нацепили красные банты в феврале. Вышли на улицу, слившись в едином порыве с простым народом… Приветствовали и соответствовали. Вдруг оказалось, что возвращаться им некуда. Дума распущена, университеты закрыты, дома разграблены, прислуга сама пустила в дом “вострых” мужичков, ибо настало их время. И ведь никто, ни один человек среди наших интеллигентных вольтерианцев не смог предугадать, что во время революции его личный мирок никогда больше не будет прежним, с услужливой гувернанткой и предупредительным лакеем. Они думали, что рушат чужой мир, а оказалось – разносят по кирпичику собственный.

– Мне почему-то их не жаль, – произнёс генерал Едрихин, сменивший французский псевдоним “Вандам” на свою исконную фамилию. – Глядя на современных демократов, проникаешься симпатией к диктаторам.

– Бог с ними, – Клембовский уселся в кресло и достал портсигар. – Обидно, что империя рушится из-за пошлого мздоимства, а не ввиду непреодолимой силы вражеского нашествия.

– Проблемы начинаются не тогда, когда чиновники воруют и берут взятки, – возразил Потапов, – а когда они больше ничего не умеют, кроме как воровать и брать взятки.

– Чиновники – это не государь, – заметил Клембовский.

– Уважаемый Владислав Наполеонович, позвольте напомнить содержание разговора начальника главного артиллерийского управления генерала Маниковского с самим императором. Николай II изволил сделать Алексею Алексеевичу замечание: «На вас жалуются, что вы стесняете самодеятельность общества при снабжении армии». Маниковский возразил: «Ваше величество, они и без того наживаются на поставке на 300 %, а бывали случаи, что получали даже более 1000 % барыша». Государь раздраженно махнул рукой: «Ну и пусть наживаются, лишь бы не воровали». Маниковский ещё пытался возражать: «Ваше величество, но это хуже воровства, это открытый грабеж». Но государь был непреклонен: «Все-таки не нужно раздражать общественное мнение».[98] Мы с вами только что узнали, в чьи карманы попала эта прибыль… Поэтому я не могу согласиться с вашим намёком на то, что царь – хороший, а бояре – плохие.

– Всегда уважал Алексея Алексеевича, – сменил тему Клембовский, – за смелость, энергию и прямоту. Когда я его спросил, что даёт ему силы не робеть при высочайших докладах и смело возражать государю, он рассказал мне притчу про Диогена. Во время скромного обеда к мудрецу подошёл другой философ, фаворит царя Аристипп, живший безбедно. “Научись угождать власти, и ты будешь есть не только чечевицу,” – сказал Аристипп. “Научись есть чечевицу, и тебе не придётся заискивать перед властью,” – ответил Диоген.

– Маниковский увлечён идеей Сталина о формировании армии нового типа, – вмешался в разговор Едрихин. – После распространения в войсках пресловутого приказа о выборности командиров и подчинении их солдатским комитетам, Петросовет предложил всем военным определиться – как жить дальше. Если в соответствии с этим приказом, тогда отставка, и милости просим в территориальную революционную милицию, где выборность и самоуправление по примеру казацкого круга вполне допустимы и естественны. А кадровая армия должна сохранить всё лучшее, что накопила за столетия, в том числе единоначалие, но возродить суворовское уважение к нижним чинам. Вот Алексей Алексеевич и занимается формированием частей на добровольческой основе, где, как сказал товарищ Сталин, “офицер должен быть примером подвижничества и патриотизма”, руководствуясь правилом “делай, как я”, а не “делай, как я сказал”.

– В постановление Петросовета за подписью Сталина вместе с отменой титулования и запретом телесных наказаний из “Полкового учреждения” генералиссимуса[99] вписаны суворовские принципы обращения с солдатами, – кивнул Потапов.

– Браво! – Клембовский одобрительно кивнул, – давно пора. Не должен солдат смотреть на офицера, как каторжник на цепь, а офицер на солдата – как на вошь. А то сентенции Янушкевича, к нашему стыду, овладели штабными умами в Ставке.

– Какие сентенции, простите? – поинтересовался Едрихин.