Распутин наш. 1917

Одним из тех, кто на практике претворял в жизнь эти постулаты, был Отто Куусинен, удивительно органично совмещавший пещерную ненависть ко всему, имеющему прилагательное “русский”, с пролетарским интернационализмом и любовью к буржуазному образу жизни.[19] Отто всегда умел держать нос по ветру. В 1911 году, тридцати лет от роду, он стал вторым председателем социал-демократической партии Финляндии, занимавшей 40 % мест в финском парламенте. В это же время его ближайшим соратником был Суло Вуолийоки, крупный землевладелец и миллионер. У кого было больше миллионов – вопрос спорный.[20] Куусинен всегда слыл гедонистом, искусным дипломатом, хорошо знал закулисную великосветскую жизнь и обстановку в Европе. Как рыба в воде, ориентировался среди революционных партий и течений, но теснее всего сотрудничал с мировой социал-демократией, в первую очередь немецкой, французской и скандинавской. Самозабвенно агитировал за мировую революцию, но, образно говоря, всегда оставлял ногу в дверях национальной буржуазии. Его борьба с “проклятыми капиталистами” носила исключительно избирательно-национальный характер.[21] Среди профессиональных революционеров Куусинен быстро стал незаменимым специалистом, имеющим потрясающее чутьё, богатый опыт разработки и реализации финансовых махинаций и операций интимного характера, о которых не принято писать мемуары.[22] Никто не знает, сколько конкурентов, неугодных различным влиятельным лицам, стали жертвами революционеров, отправившись в мир иной, как “гады-эксплуататоры” и “цепные псы самодержавия”. Такой способ сведения счетов сбивал с толку, уводил от реальных заказчиков и заводил в тупик криминалистов, а Отто пожинал плоды в виде конкретной финансовой благодарности и индульгенций за свои незаконные делишки. В 1917 году звезда Отто Куусинена засияла на политическом небосводе особо ярко. Через его руки из Швеции в Россию шла военная контрабанда, нелегальная литература и серые финансовые потоки, а сразу после Нового года от английских товарищей поступил солидный заказ на ликвидацию товарного количества русских угнетателей из числа старших офицеров, штурманов и механиков Балтийского флота. Обезглавленные русские корабли, лишенные ключевых специалистов, должны лишиться возможности выходить в море, утратить боеспособность и по окончанию войны стать лёгкой добычей настоящих хозяев морей – британцев. Прекрасно! Просто замечательно!

Этот заказ, как перчатка на руку, надевался на задачу, поставленную подпольным революционным комитетом – поднять матросский бунт и обеспечить поддержку готовящемуся в Петрограде государственному перевороту. На щит поднималась законность революционной экспроприации и поощрялись погромы. Знающий человек под революционным зонтиком мог произвести точечные изъятия наиболее ценного компактного имущества проклятых буржуев. Ашберг и Ганецкий за весьма скромный процент обещали оперативную реализацию экспроприированного с последующей легализацией капитала в далёкой Америке.

Дух захватывало и голова кружилась при одной мысли об открывающихся перспективах. Оставалось согласовать отдельные мелочи и получить задаток от посланца зарубежного бюро ЦК, сидевшего полчаса напротив товарища Куусинена. Гость пил чай, неторопливо читая отчёт финских революционеров о проделанной работе и детальных планах на будущее. Что-то настораживало Отто в этом немолодом, знающем себе цену человеке. От него исходила неуловимая, непонятная угроза. При взгляде на визитёра у Куусинена создалось впечатление, что он смотрит в дремучий лес, в чащу, видит там хищные глаза, но не может определить породу зверя и степень его опасности. Но кого ещё могло прислать зарубежное бюро в такой ответственный момент, когда революция выходит на финишную прямую?! Не мальчишку-студента! Вот такие, умудрённые опытом революционеры и должны брать на себя ответственность, сметая с политической карты ни на что не годное славянское государство. Конспирация соблюдена скрупулёзно. Пароли названы. Деньги в саквояже – настоящие, а их количество исключает провокацию охранки – откуда у полиции такие фонды на оперативную работу? И всё же…

– Простите, товарищ…

– Штирлиц.

– Товарищ Штирлиц, а вам на словах что-то просили мне передать?

– Конечно! – посланец оторвался от отчета, аккуратно сложил его вчетверо, спрятал во внутренний карман, но почему-то задержал там руку, – меня просили высказать вам глубочайшее признание и искреннее восхищение работоспособностью, изобретательностью… А ещё просили передать по секрету…

Гость понизил голос до шёпота, и Куусинен наклонился к его губам, чтобы расслышать, что тот говорит, как вдруг подбородок и гортань пронзила тяжёлая, острая боль. Он не успел ни крикнуть, ни что-либо сделать. Мозг разорвался, пронзённый адским огнем, поглотившим всё существо революционера. Крепко держа за плоскую, перевитую жгутом ручку шила, на котором, как бабочка на игле энтомолога, билось в агонии тело финского революционера, Распутин наклонился к его уху и прошептал: