Распутин наш. 1917

«Демаскирует, — с раздражением подумал поручик, но тело словно закутали в плотную непроницаемую ткань — ни встать, ни пошевелиться. — Сколько же мы тут воюем?»

Атака на базу отряда особой важности на Елагином острове началась, как только оперативные группы разъехались с кинопередвижками давать «на бис» очередной ночной сеанс острой политической сатиры, и в помещениях остался лишь его сильно прореженный эскадрон… Меньше двух десятков человек… Нападавшие, видимо, долго наблюдали и хорошо это знали. К делу подошли основательно. Перед нападением обрезали все линии связи, тихо сняли часового на входе и перемахнули через забор. Если бы не идея Айболита с минами-растяжками, наверняка задавили бы караул умением и числом. Но нашла коса на камень, а атакующие — на натянутые по снегу бечевки с гроздьями ручных гранат. Ахнуло так знатно, что стекла вылетели в усадьбе и в соседних домах. Все оказавшиеся во внутреннем дворике боевики полегли сразу. Вторая волна остановилась, замешкалась, и этой минуты было достаточно, чтобы Надольский с ординарцем взлетели на крышу угловой башенки, стилизованной под средневековый донжон, и привели к бою станковый пулемёт.

— Да сколько же вас здесь! — удивился поручик, увидев ровные цепи на льду Средней Невки, и повёл тупоносым «Максимом», нажимая на гашетку.

Особенность ночного боя в его инфернальной мистике. Сноп огня, вырывающийся из ствола, слепит глаза, сбивает прицел, и ты уже не видишь ничего, кроме пляшущего пламени на расстоянии вытянутой руки. Потом различаешь загорающиеся и гаснущие где-то далеко светлячки и понимаешь — это они посылают к тебе противно жужжащий над головой свинец, звякающий по щитку, откалывающий кусочки штукатурки, брызгающий в лицо ледяным крошевом. Ты направляешь туда ствол, стараешься попасть по этим вредным насекомым, выдавая очередь за очередью, пока не погаснут, а потом переводишь огонь на соседние. И так без конца. «Только бы хватило патронов! Только бы хватило!..»

— Иваныч, ленту!

— Есть!

Сдернуть пулемет с парапета, торопливо откинуть крышку кожуха, натолкать в раскаленный зев снег, моментально превращающийся в пар, водрузить обратно, оглохнув, не обращая внимания на «вжик-вжик» и лишь запоздало пригнуться, присесть, когда папаха, как живая, вдруг слетит с головы, уносясь чёрной птицей назад и вниз…

— Иваныч, подавай!

И снова дикие гонки со «светлячками» — кто первый успеет доставить нужное количество остроконечных смертей в точку встречи с врагом, кто перевесит свинцом, передавит огнём. Потом каким-то шестым чувством приходит понимание, что противник дрогнул, остановился, попятился, сейчас побежит. И ты добавляешь огонька. Пулемёт, словно почувствовав военную удачу, послушно плюётся длинными очередями, работает на расплав ствола, а потом щелкает вхолостую боёк, обессиленно выпадает из приемного механизма опустошённая брезентовая лента, и наваливается оглушительная, пугающая тишина…

— Иваныч, что у нас с огневым припасом? Иваныч!..

Поручик осторожно скосил глаза назад. Верный ординарец, прошедший с Надольским два фронта, лежал ничком среди пустых коробок из под пулеметных лент, приложившись щекой к холодному настилу.

— Иваныч!.. Слышишь меня? Да как же так?…

Подняться на ноги не смог. Виски пронзила раскаленная игла, парапет качнулся и больно ударил по подбородку. Поручик перевернулся на спину и тихо застонал от бессилия. В зеве винтовой лестницы появилась гибкая, почти невесомая тень и бросилась к офицеру, на ходу сдёргивая с плеча фельдшерскую сумку.

— Лежите спокойно, не вставайте, у вас всё лицо в крови…

— А я думал, это пот…

— И пот тоже, но задело вас сильно. Пуля чуть скальп не сняла… Сейчас перевяжу…

— Кто вы? Как вас зовут?

— Ольга…

— Откуда вы здесь?

— Мы приехали утром, когда вы еще не заступили в караул. Анечка пообещала показать студию… И вот, задержались…

— Когда началась стрельба — испугались?

— Нет. Скорее — когда прекратилась… Подумали, что остались одни, совсем без защиты… Вот я и бросилась к вам.

— Вы — отчаянно смелый человек, Оля… И перевязку делаете ловко…

— Я работаю в госпитале. За два года столько всего… Могу даже с закрытыми глазами.

— Мне надо вниз, срочно послать за помощью… Еще одну такую атаку не выдержим…

— Там Анечка… Анна Генриховна уже командует. Скоро придет и все расскажет…

— Если там Ревельская, тогда я спокоен…

Поручик полюбовался сосредоточенным лицом сестры милосердия. Она закусила губу от усердия и очаровательно хмурила брови, накладывая очередной виток бинта.

— Оля, взгляните, пожалуйста, что за шум?

— Митингуют солдаты, студенты, рабочие, — вздохнула спасительница и устало опустила руки. — Перевязала. Как вы себя чувствуете?

— Александр… Саша… Простите, поручик Надольский, в отставке.

— Ну какой же вы отставник, Александр, — Ольга очаровательно улыбнулась, — не говорите так. Вы как раз в строю.

Надольский прикрыл глаза. Голова кружилась всё сильнее.

— Не понимаю, почему они так? — с обидой произнес он. — Мы же сделали, всё чтобы было меньше крови, чтобы никто не пострадал… И вдруг такая ненависть… Не знаю.